Зайдите на Большой форум "Литературный вестник". Он больше и больше возможностей! http://poetry.love3.ru С любовью, Ваша Наташа. .

АвторСообщение
профи. модератор




Сообщение: 346
Зарегистрирован: 20.03.10
Репутация: 1
ссылка на сообщение  Отправлено: 12.04.11 21:53. Заголовок: НЕЗЫБЫТЫЕ ИМЕНА


Николай РУБЦОВ

В воскресенье, 10 апреля 2011 года в центральной областной библиотеке им. Белинского состоялся памятный вечер, посвященный 75-летию со дня рождения и 40-летию со дня смерти великого русского поэта.
Среди организаторов встречи можно назвать Общество славянской культуры и письменности.
Литературно-музыкальную композицию на стихи Н.Рубцова представили артисты Екатеринбургской филармонии.
Зрителям показали часовой документальный фильм "Николай Рубцов"
Своими воспоминаниями о поэте поделились Юрий Конецкий и священнослужитель Отец Владимир.
Встреча завершилась чаепитием с пирогами.

Николай Рубцов

«Тихая моя родина!..»

Тихая моя родина!
Ивы, река, соловьи...
Мать моя здесь похоронена
В детские годы мои.

- Где тут погост? Вы не видели?
Сам я найти не могу.-
Тихо ответили жители:
- Это на том берегу.

Тихо ответили жители,
Тихо проехал обоз.
Купол церковной обители
Яркой травою зарос.

Там, где я плавал за рыбами,
Сено гребут в сеновал:
Между речными изгибами
Вырыли люди канал.

Тина теперь и болотина
Там, где купаться любил...
Тихая моя родина,
Я ничего не забыл.

Новый забор перед школою,
Тот же зеленый простор.
Словно ворона веселая,
Сяду опять на забор!

Школа моя деревянная!..
Время придет уезжать -
Речка за мною туманная
Будет бежать и бежать.

С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.


ЗВЕЗДА ПОЛЕЙ

* * *
Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,
Неведомый сын удивительных вольных племен!
Как прежде скакали на голос удачи капризный,
Я буду скакать по следам миновавших времен...

Давно ли, гуляя, гармонь оглашала окрестность,
И сам председатель плясал, выбиваясь из сил,
И требовал выпить за доблесть в труде и за честность,
И лучшую жницу, как знамя, в руках проносил!

И быстро, как ласточка, мчался я в майском костюме
На звуки гармошки, на пенье и смех на лужке,
А мимо неслись в торопливом немолкнущем шуме
Весенние воды, и бревна неслись по реке...

Россия! Как грустно! Как странно поникли и грустно
Во мгле над обрывом безвестные ивы мои!
Пустынно мерцает померкшая звездная люстра,
И лодка моя на речной догнивает мели.

И храм старины, удивительный, белоколонный,
Пропал, как виденье, меж этих померкших полей, -
Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны,
Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей!..

О, сельские виды! О, дивное счастье родиться
В лугах, словно ангел, под куполом синих небес!
Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица
Разбить свои крылья и больше не видеть чудес!

Боюсь, что над нами не будет возвышенной силы,
Что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом,
Что, все понимая, без грусти пойду до могилы...
Отчизна и воля - останься, мое божество!

Останьтесь, останьтесь, небесные синие своды!
Останься, как сказка, веселье воскресных ночей!
Пусть солнце на пашнях венчает обильные всходы
Старинной короной своих восходящих лучей!..

Я буду скакать, не нарушив ночное дыханье
И тайные сны неподвижных больших деревень.
Никто меж полей не услышит глухое скаканье,
Никто не окликнет мелькнувшую легкую тень.

И только, страдая, израненный бывший десантник
Расскажет в бреду удивленной старухе своей,
Что ночью промчался какой-то таинственный всадник,
Неведомый отрок, и скрылся в тумане полей...

1963




===================
Главный редактор "Литературного вестника"
Спасибо: 0 
Профиль Цитата Ответить
Ответов - 9 [только новые]


профи. модератор




Сообщение: 350
Зарегистрирован: 20.03.10
Репутация: 1
ссылка на сообщение  Отправлено: 17.04.11 10:47. Заголовок: Дорогие друзья! 17ап..


Дорогие друзья! 17апреля 2011г. в 16.00 в библиотечном центре на Антона Валека состоится поэтический вечер памяти с участием ЛКТО "Петроглиф". Приглашаем всех, кто помнит Николая Мережникова, Людмилу Игнатову, Алесандра Крючкова, Евгения Карева, Ольгу Заболотскую...


===================
Главный редактор "Литературного вестника"
Спасибо: 0 
Профиль Цитата Ответить
профи. модератор




Сообщение: 351
Зарегистрирован: 20.03.10
Репутация: 1
ссылка на сообщение  Отправлено: 17.04.11 19:38. Заголовок: 17 апреля 2011 г. В ..


17 апреля 2011 г. В Библиотечно-информационном центре на Антона Валека состоялась встреча, посвященная памяти Николая Мережникова и Людмилы Игнатовой.
Присутствовали: Зоя Кизер, Николай Ганебных, Наталия Никитина, Галина Лыжина, Надежда Граничникова, Спартак, Нинель Дмитриева, Василь Гареев, работники центра и любители поэзии.
Вспомнили наших ушедших друзей: Николая Мережникова, Людмилу Игнатову, Евгения Кареева, Александра Крючкова, Ольгу Заболотскую…
Почитали их стихи и то, что написали о них.

Памяти Мережникова
Наталия Уралова Никитина

Я открываю книгу и вхожу…
...к Мережникову в кабинет - в «Урале».
Мы там с Ганебных столько раз бывали,
Что примелькались всуе этажу.

Хозяин был радушен и готов
Нам руку протянуть и улыбнуться.
А нынче ноги не несут, не гнутся,
Хоть не сжигали мы туда мостов.

Здесь, под обложкой он такой живой,
Глядит в меня в пророческой надежде
Вот мы вдвоем беседуем, как прежде,
А я в ответ мотаю головой.

И как-то по-особому смотрю
На буквы в строчках, мелкие как слезы...
Он не писал ни песенок, ни прозы,
И я с ним долго в рифму говорю.
@Li

След. Памяти Людмилы Игнатовой
Наталия Уралова Никитина

Мой собеседник на подъем не быстр
И говорит размеренно и глухо:
- Стараюсь высекать поменьше искр,
уже идет за мной с косой старуха…
Открою ему маленький секрет:
Чтобы спасти его от наважденья:
Для паники совсем основы нет -
Она идет навстречу от рожденья.
Не надо звать старушку на обед,
Ведь все равно пути пересекутся.
Но за собой оставив яркий след,
Мы от косы сумеем увернуться.
@Li




===================
Главный редактор "Литературного вестника"
Спасибо: 0 
Профиль Цитата Ответить
профи. модератор




Сообщение: 377
Зарегистрирован: 20.03.10
Репутация: 1
ссылка на сообщение  Отправлено: 16.07.11 15:09. Заголовок: Памяти А.Грига (Александра Григорьевича Крючкова)


Памяти Александра Крючкова
Наталия Уралова

День был холодный, сумрачный и строгий.
Начало года в яслях января.
На кладбище у всех застыли ноги –
Промерзла до крупиночки земля.
Не плакали, а думали о вечном…
Глаз выхватил гвоздики на снегу,
Как будто кто-то молодой, беспечный
Оставил капли краски на бегу.
Следы вели в еще живое «до».
Где места нет ни чудесам, ни грезам…
Там воздух, не пропитанный бедой,
Нес дух ещё не срубленных березок.
Былые дни вставали в рост в душе
И возвращали к марту и апрелю,
Чтоб в этом бесконечном вираже
Осмыслили мы горькую потерю.
И все же мне роднее слово «да»,
А время беспристрастно, как фотограф,
Поэт ушел, как падает звезда,
На небе оставляя свой автограф.
@Li

Евгению Кареву

Наталия Уралова Никитина

Озябший вагон февраля.
Ветер кружит метель.
Жизнь моя карусель.
Майскую жду сирень.
Как ценность величайшую берегу.
Хочешь, цветами тебя задарю?
В вихре весны тебя закружу.
В лунную ночь украду.
………………………..Евгений Карев.
* * *
Озябший вагон февраля
Его не дождался немного.
И словно зимы Короля,
Его провожала дорога.
В ночи отпевала метель,
Вдовой вьюга белая выла,
И ставни срывая с петЕль,
Изба его в снег уходила.

Всему есть на свете предел,
Есть мера любому терпенью.
Нет, он не дожил, а хотел
Явиться весною с сиренью
И бросить любимой к ногам
Охапку пахучей печали…
Его не дождавшись, луга
В тревоге сиренью качали.
@Li


===================
Главный редактор "Литературного вестника"
Спасибо: 0 
Профиль Цитата Ответить
профи. модератор




Сообщение: 378
Зарегистрирован: 20.03.10
Репутация: 1
ссылка на сообщение  Отправлено: 16.07.11 15:43. Заголовок: Вилен Захарович Фель..


Вилен Захарович Фельдман

Пятого июля 2011 года проводили в последний путь В. З. Фельдмана.
Бывший редактор журнала "Урал" Лукьянов, выступая на гражданской панихиде, сказал, что имя Вилена Захаровича не сохранится в истории литературы, но останется в памяти каждого из нас.
Хочется ответить словами великого поэта:
"Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется,
И нам неведенье дается, как нам дается благодать":))
Поживем - увидим.
А пока копия последней страницы из литературного журнала "Добрый малый" №3-4 за 2009 г.

Вилен Фельдман
Родился в Одессе. И этим все сказано.

Юбиляр

Стихи последних десятилетий.

БИЗНЕС

Тетя Соня и Мишель
производят вермишель.
А мой дедушка Арон -
он магнат от макарон.
В этом бизнесе и я
принимал участие.
Просто всем, кто это слушал,
вешал я лапшу на уши.

http://zalil.ru/31429284

В этом сердце скуки нет

Вилен Захарович Фельдман родился в 1929 году в рабочей семье. Одессит. Учился в украинской школе, а потому не просто знает, но и любит украинскую речь. Когда мальчику было 11 лет, началась война. Отец сразу ушел на фронт и вскоре погиб. А он с мамой эвакуировался сперва в Ставрополье, затем на Урал. В 13 с половиной лет пошел работать на завод столяром-модельщиком. После службы в армии учился и работал, снова учился и снова работал. Был он руководителем хоровой капеллы, актером в театре, лектором-музыковедом, педагогом, резчиком по дереву. Так прошли его 60 лет.
Последняя специальность удержала его на работе и после исполнения пенсионного возраста, и стал он думать, что резьба по дереву с подростками и взрослыми учениками будет последним его стариковским занятием. Но … не было счастья, да несчастье помогло. Попал как-то Вилен Захарович в больницу на пустячную операцию, а пролежать должен был там целых 28 скучных дней. Тогда взялся он заполнять свой читательский пробел. Зачитался Чеховым, Куприным, Шолом-Алейхмом. И потянули они его самого, как говорится, к перу и бумаге. У него, кстати сказать, была уже тогда написана небольшая книжка – самоучитель по резьбе по дереву. А тут он оставил работу и увлеченно занялся писанием. Так появилась книжка юмористических рассказов. Но ведь он всю жизнь работал в коллективах, с людьми, а потому теперь не мог надолго уединяться. Пробовал выпускать маленькую газетку. Получалось. Там печатался и он сам, и другие люди.
А теперь вот уже полтора года Вилен Захарович – главный редактор городского литературного журнала “Добрый Малый”. Печатают в нем свои стихи и рассказы все, кто пишет, но еще в Союз писателей не вступил. В нем также много вестей о литературной жизни Екатеринбурга. А издается журнал на пенсионные деньги самого редактора и небольшие (50 рублей) взносы авторов. Иногда помогают и спонсоры. Уже больше ста горожан – любители и профессионалы – напечатали в журнале свои произведения. А Вилен Захарович опять учится. Учится новым для него писательским, редакторским и издательским делам. И по больницам не ходит.
В. Раневский
Эти фигурки голубей, летящих к солнцу, вырезали ученики Вилена Захаровича – каждый ученик свою птицу, свой символ мира, добра и стремления к лучшему. Сегодня панно украшает Дворец пионеров, где много лет проработал Вилен Захарович.

ПРИЗНАНИЕ -2008

Лауреатом премии “Признание” 2008 стал писатель Вилен Захарович Фельдман. Номинация “Человек года” В Верх-Исетском районе города Екатеринбурга необычную премию - "Признание" присуждают лучшим людям, проявившим себя на ниве культуры.

В НОМИНАЦИИ " ЧЕЛОВЕК ГОДА" НАГРАДУ ПОЛУЧИЛ ВИЛЕН ЗАХАРОВИЧ ФЕЛЬДМАН.
Я знакома с Виленом Захаровичем много лет, еще с тех пор, когда он руководил студенческим клубом в университете им.Горького.

Потом мы встретились в кружке резчиков по дереву, затем - в литературной мастерской Дома писателя.

Трогательные, полные тонкого юмора рассказы читал нам автор.

Он создал свой журнал "Добрый малый" и стал его главным

редактором. Мне и многим моим знакомым очень приятно, что администрация Верх Исетского района отметила подвижнический труд Вилена Захаровича


ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА:
Стихи об Одессе

fvz_dm
January 18th, 2010
Недавно (в декабре) отмечался мой юбилей, и я должен был рассказать о своей Малой родине – Одессе. Но на каком языке? Там их три: русский, украинский и еврейский. И я вспомнил, как когда-то одесситы, чтобы общаться друг с другом решили выработать из трех языков один, всем понятный.
Но если русским и украинцам понять друг друга и так не трудно, то как быть евреям? И за изготовление общего языка взялись тогда еще малограмотные евреи. Так появился «одесский язык». Вот на нем я и говорил:

Со всех на свете разных городов
Я больше всех Одессу уважаю.
И буду воспевать я дивных берегов,
И с мыслею о ней ложусь и засыпаю.

Прямей Одесских улиц не найти,
И я сейчас с кем хочете поспорю:
Кудой вы там ни будете идти,
Тудою можно выйти прямо к морю.

Одесский вор – он очень знаменит,
С другими ворами нет никакого сходства.
Япончик Мишка, хай он был бандит,
Но сколько на нему печати благородства!

А Беня Крик! Он тоже знаменит.
Вы Молдаванки короля таки не знали?
Какой размах! Какой бандитский шик!
Знакомство и ним за гордость почитали.

«Благодаря кому вы стали поэтесса?» -
У Веры Инбер я б хотел спросить. -
«Ведь знают все – вы тетя из Одессы,
Так обо что мы будем говорить».

Бальзак – он тоже сильно знаменит,
Он где-то там набрался вдохновенья.
А Сашка Пушкин тем и знаменит,
Что здесь он вспомнил чудного мгновенья.

И чтоб я с места этого и встал,
Скажу вам точно и определенно:
Утёсов никогда бы им не стал
Без Молдаванки и без Ланжерона.

А Додик Ойстрах, чтоб он был здоров!
Послушаешь его, и хочется молиться.
Ведь музыкант на скрипке он таков,
Что вся Одесса-мама им гордится.

А Миля Гилельс! Кто ж его не знает?!
У нас его дразнили Милька-рыжий.
Теперь он за Одессу забывает
И помнит только Лондоны, Парижи.

Я за Одессу вам веду рассказ:
Бывают ссоры здесь с матом и без мата,
Но если здесь вам ненароком выбьют глаз,
То этот глаз уставит вам Филатов.

Не все там знают иностранной прессы,
Но все, от взрослого жлоба до малыша –
Последнего биндюжника с Одессы
Не отдадут за президента США.

Одесса-мама радует всех нас.
И об нее с Канады до Памира
Все знают, что таки настанет час,
Когда Одесса станет центром мира!

А теперь, если вы представите себе еврея, исполняющего прочитанные вами стихи с вытаращенными от восхищения глазами, размахивающего руками, распевающего с еврейским акцентом каждую строчку, то вы почувствуете душу настоящего одессита, не испорченного на Урале чистой русской речью. Попробуйте и вы вытаращивать, размахивать и распевать. А? Получается? Молодец!!
Tags: Одесса, о себе



===================
Главный редактор "Литературного вестника"
Спасибо: 0 
Профиль Цитата Ответить
профи. модератор




Сообщение: 379
Зарегистрирован: 20.03.10
Репутация: 1
ссылка на сообщение  Отправлено: 16.07.11 15:52. Заголовок: ОЛЬГА ЗАБОЛОТСКАЯ В ..


ОЛЬГА ЗАБОЛОТСКАЯ
В 1988 году закончила школу-интернат для слепых и слабовидящих детей в Верхней Пышме. Стихи пишет с детства. Посещала школьный литературный кружок. Заняла второе место во всесоюзном конкурсе стихов, организованном журналом «Советский школьник». Печаталась в журнале «Поэзия», газете «Панацея».Силами областной детской клинической больницы напечатан сборник ее стихов. Печаталась в коллективных сборниках медиков областной детской больницы и Свердловской области. Участвовала в Поэтическом марафоне 2005, 2006 и 2007 годах. В 2006 году вышел сборник «Мне снится музыка ночами».

ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК
А в далеких морях
на луговом острове
ждет... хороший человек,
веселый и спокойный.
Он ждет всегда...
Василий Аксенов
Где-то ждет и меня человек.
Где-то там, за крутым поворотом,
За причастным смешным оборотом,
Где-то там, где кончается век.

Я во сне к нему птицей лечу,
Наяву - поспешаю вприпрыжку.
Терпеливо читает он книжку
И меня не торопит ничуть.

Среди разных обыденных дел,
Знаю я, не берет его скука.
Ожиданье - большая наука!
Ожидание - смелых удел.

Может встречи не будет у нас,
Может быть, тороплюсь я напрасно.
Но позвольте! Ведь это прекрасно,
Если ждет тебя кто-то сейчас.

И стремительней времени бег,
И волшебнее каждое слово!..
Я на многое буду готова,
Если ждет меня мой Человек.


===================
Главный редактор "Литературного вестника"
Спасибо: 0 
Профиль Цитата Ответить
профи. модератор




Сообщение: 466
Зарегистрирован: 20.03.10
Репутация: 1
ссылка на сообщение  Отправлено: 21.11.11 20:31. Заголовок: Лариса Ратушная


Евгений Лобанов
Об ушедших
Лариса Порфирьевна Ратушная

Високосный год издавна считается тяжелым. 2004-й исключением, к сожалению, не стал. Уже на подступах к нему, в декабре 2003-го, погиб под колесами авто талантливый поэт Максим Анкудинов. В январе 2004-го ушел из жизни Александр Фролов, в феврале попал под машину Вадим Синявин – художник, музыкант, поэт, которому несколько стихотворений посвятил Борис Рыжий («В.С.»).
21 октября 2004 года не стало екатеринбургского поэта Ларисы Ратушной. Четвертый инфаркт (третий Лариса Порфирьевна перенесла летом) оказался последним.
Поражаешься, сколько сил и энергии было в этой почти восьмидесятилетней женщине (она ушла из жизни в 76 лет), прошедшей сталинские лагеря, в одиночку вырастившей двоих детей и писавшей такие жизнелюбивые стихи. Долгое время Лариса Порфирьевна жила в двухэтажном то ли доме, то ли бараке на улице Карла Маркса – с коридорной системой, с одной кухней и одной уборной на пять или шесть комнат. А в ее комнате, служившей Ратушной спальней и гостиной одновременно, обитали собака и несколько кошек.
Мы не оговорились, написав – «гостиная»: комнатка повидала очень многих гостей – людей творческих и не творческих, известных и не очень: Лариса Порфирьевна не могла жить без общения. Одно время в ее комнатке жили начинающие поэтессы и прозаики – студентки Горной академии. Очень часто «посиделки» литературного объединения «Горный родник», которым руководил известный поэт Юрий Конецкий, начавшись в четыре часа в третьем учебном здании горной академии (на углу Хохрякова – Куйбышева), заканчивались поздно вечером в комнате на Карла Маркса – за гостеприимным столом Ратушной. «Горный родник» вообще невозможно было представить без Ларисы Порфирьевны: она была участницей этого литобъединения с самого его основания в 1998 году.
Ратушная никогда не склонялась перед авторитетами, свое мнение она отстаивала с жаром двадцатилетней. Могла сказать в лицо любому, невзирая на известность: «Что за хреновину ты понаписал?!» (это слово у Ларисы Порфирьевны было любимым). Могла встать на защиту обижаемого, на ее взгляд, молодого поэта: «Нет, вы послушайте, какое стихотворение!..» И читала его сама, да так, что оно начинало играть всеми красками.
Стихи Лариса Порфирьевна любила и с удовольствием читала вслух. И не только свои. Могла позвонить в одиннадцать-двенадцать часов ночи: «Послушай! Я такой стих только что написала!».
Она боялась не дожить до весны. А, дожив, написала (и сразу же прочитала мне по телефону):
Дожила! Понимаешь, опять дождалась
И весны, и тепла, и апрелей…
Она боялась, что после ее смерти весь ее архив окажется никому не нужным, и потому старалась опубликовать все свои стихи, в том числе ранние: «А так хоть что-то останется. А хорошее, плохое – люди потом разберут».
19 октября 2004 года мы встретились с Ратушной на крыльце Горной академии. Лариса Порфирьевна сказала: «Приходи второго ноября на «Горный родник», будет драка» (речь шла о снятии с руководства объединением Юрия Конецкого, которое некрасиво затеял известный бард Лев Зонов; Ратушная всегда заступалась за Юрия Валерьевича). Я ответил, что вряд ли сумею вырваться с работы. «Тогда я тебе позвоню! Тебе во сколько лучше позвонить? Мне – чем позже, тем лучше…» 22 октября мне позвонила прозаик Нэлли Журавлева и сказала, что Ларисы Порфирьевны не стало…
23-го мы пришли к последней квартире Ратушной, которую она получила взамен комнатки на Карла Маркса, - на задах автовокзала, в старом двухэтажном доме. Ждали, когда привезут гроб – попрощаться. Но его не привезли, а маленький «ПАЗик», который должен был отвезти друзей, знакомых, почитателей творчества Ратушной к крематорию, не сумел вместить всех желающих – ехали не только сидя, но и стоя. И уже по недоброй традиции, от Союза писателей России не появился никто – кроме поэта Любови Ладейщиковой (Юрий Конецкий после снятия его с руководства «Горным родником» уехал в родной Серов и присутствовать на похоронах не смог). Вадим Осипов передал родным Ратушной деньги.
(из литературно-критического альманаха «Среда обитания», вып. 3, 2005 г.).

***
Я вхожу шумная, громкая
И какая-то очень емкая.
Все в меня, как в бездонную бочку,
Лезут рифмы,
Слова и строчки.

Ты с такими глазами серыми,
Будто отнятыми у первого.
Ваша комната, как каюта,
В ней уютно и неуютно.

Закипает фирменный чай,
Ты меня потеплее встречай.
Не сегодня – завтра уеду,
За тобой оставив победу.

Это я только с виду громкая,
Просто я действительно емкая
И вмещаю тебя, как радость.
Только, может, тебе не надо?
А часы очень мерно тикают…
До свиданья. Я очень тихая.
П. Светлый, 1966.

***
Душа, как тело, отболит коростой
И опадет, как осенью листва.
И снова в мире все предельно просто:
Дорога, дождь, зеленая трава.

И снова солнце – это только солнце,
И снова снег, ноябрь и белизна.
И снова даль за пыльною околицей…
И снова счастье – просто от письма.
Свердловск, 1982

***
Природа щедро размахнулась кистью,
К крылечку прямо золото метет.
А у соседей выметают листья
И прогоняют осень от ворот.

А мне вот страшно даже потревожить
Весь этот ворох красок и тепла.
Дотронешься – и день скупее прожит,
И в сердце просочатся капли зла.

Какая осень! Где найти слова,
Чтоб заточить всю эту гамму в строчки?
А под ноги все падает листва,
Как будто между делом, между прочим.
Слюдорудник, 1965

***
Ю.С.
А это Вам. Конечно, не ему.
Он для меня, как новая икона
Иль как божок. Божок. И потому
Для сердца остается вне закона.

А Вы земной. Вы теплый человек,
Глаза у Вас причастны состраданью.
Пусть короток и болью полон век,
Но сердце переполнено желаньем.

Рукам моим так не хватает рук,
Глазам моим так не хватает счастья,
И ожиданьем полон даже слух,
А мысли ждут вниманья и участья.

И чем быстрее времени пробег,
Чем суетливей дни, тоскливей ночи,
Тем все сильней стремится человек
В чужом тепле спастись от одиночества.
Свердловск, 1979

***
Я затворю ушедший день
Надеждой, новым ожиданьем
Того далекого свиданья…
Но от него опять лишь тень.

Намек, бессмысленная встреча,
Пустая трата слов и фраз
(Все как-то пусто, напоказ),
А за спиной уставший вечер.

И ночи длинной чернота,
И гибель высохших желаний…
Листочек новых ожиданий –
И вновь не то, не тот, не та.
1982.

***
Сгорел июль, тот жаркий и слепящий,
Тот, что под ноги мне из многих лет
Вдруг выкатился круглым щедрым счастьем,
И закатился в август, и исчез.

А на него другой июль дождями,
Густою сетью их спеленут был…
И новая зима легла меж нами,
А третья остудила пыл.

И снова май маячит у порога,
И вновь придет июль и пропадет.
А память что? Она хранит немного:
Июль, жара – и сердце на излет.
14 апреля 1981.

***
Все кажется – то этот он, то тот,
В глазах ищу то отблеска, то света.
А день за днем безудержно идет
И не дает желанного ответа.

Но я-то знаю, счастье – это жизнь,
Дыханье ветра, света колебанья,
И краткие мгновенья, что зажглись
В душе восторгом, песней и желаньем.

И краткие то вздохи, то слова,
И даже горечь всех утрат на свете –
Все это жизнь. А жизнь всегда права,
И нет нужды в каком-то там ответе.
1979

***
Мой папа расстрелян 15 мая 1938 года
Они не стерты в лагерную пыль,
Они остались в памяти и сердце.
По ним в степи поет трава-ковыль,
И тянет ветер северное скерцо.

Их души над родной моей землей
Летают кругом, машут нам крылами,
Вселяя в сердце благостный покой, -
Ничто не исчезает вместе с нами.

Все остается в памяти людской:
Их крестный путь, высокая голгофа.
Замученным, расстрелянным весной
Я посвящаю горестные строфы.
21 ноября 1996.

***
Даже память отказала:
Ни к чему!
Равнодушные вокзалы
Прямо в тьму
Окунулись и проплыли:
Стук-постук.
Где-то, где-то
Жили-были –
Память рук.
Память
Губ не сохранила –
Вот беда.
Время горькое
Уплыло
В поездах.
Распылило по дорогам
Быль ли? Боль?
Что осталось? Мало? Много?
Только соль.
1996.

***
Что знаю я?!
Лишь то, что день и ночь
Сменяются друг другом постоянно.
Что я могу?
Лишь выслушать. Помочь,
Едва ль помочь сумею без обмана.
Что за спиной? Упрямые года,
Да жажда, что томит меня поныне.
Что впереди?
Огонь или вода?
Пускай вода поит мою пустыню,
И пусть огонь отогревает ночь,
И ветер пусть мне весть несет благую.
Пусть целый мир не в силах мне помочь,
Но я в том мире плачу и ликую.
1.02.1982.

***
Не отвечай на эти строки
И их не правь.
Как коротки свиданья сроки,
Как крут твой нрав.

Не осуждай за все желанья,
Их через край!
На запоздалые признанья
Не отвечай.

Не отвечай. Я жду ответа.
Не отвечай.
Пройдет зима. Зима да лето.
А там встречай.
Горький – Свердловск, август 1972.

***
А я опять, взвалив на плечи груз
Чужой беды, своей не замечаю;
Пою гостей душистым, свежим чаем,
А сердце, сердце тихо точит грусть.

Я говорю приветливо, что дети
Уже взрослеют, взрослые уже…
А сердце рвется от тупых отметин,
Что болью и тоской растут в душе.

И снова двери настежь! Заходите!
Несите мне царапины обид,
И я, войдя в круговорот событий,
Приму достойный человечий вид.
1974.

***
Откуда в сердце радость? Не пойму.
Я выткала ее из окоема,
Что улыбнулся синью незнакомой,
И из звезды, мигнувшей на лету.

Откуда в сердце боль? Пришла сама
И поселилась в нем… Зачем? Не знаю.
Но я терплю и боль не изгоняю,
Пройдет, наверно, как прошла зима.

Откуда в сердце горечь и тревога?
Наверное, от выпавших утрат.
И в том, поверь, никто не виноват:
Ни ты, ни я, ни дальняя дорога.

Но я спасибо сердцу говорю
За день и ночь, за ясную зарю.
1981.

***
И дары принимать, и бездумно одаривать,
Не считая подарки за дар.
Оставаться собой. По ночам разговаривать,
По утрам раздувать самовар.

Жить в уюте простых и привычных вещей.
Уходить за дождями скрипучими.
Возвращаться ни с чем, но намного добрей,
И прощаться с друзьями: «До лучшего!»
1976.

***
Разрядились друг о друга молнией.
Разрядились, вспыхнули, погасли…
И распались строчками на части,
Чтобы новой тучей в небе полниться.

Обожгли друг друга на мгновение,
Обожгли до самой сердцевины.
Только не успели в час горения
Целое создать из половинок.

Оттолкнулись друг от друга тучею
Новые дождинки собирать,
И поплыли по небу попутчики,
Чтобы землю влагой напитать.

***
Ты ни одной моей слезы не стоишь.
Но все равно я буду плакать вновь:
Оплакивать придуманную мною
Несбывшуюся, чистую любовь.

Ты ни одной моей строки не стоишь!
Но все равно я вновь и вновь к тебе,
Как к ране, что приносят с поля боя,
Как к вехе в неудавшейся судьбе.

Опять пишу. Ты памяти не стоишь!
Но память в нас чем горше, тем длинней.
И я пока еще живу тобою –
Надеждами и крахом прошлых дней.

***
Ну вот – расплакалась погода.
По-человечьи в ночь, взахлеб…
Всем расставаниям в угоду,
Всем настроеньям поперек.

И не унять и не утешить,
Не увидать ее лица,
Как будто мир виновен, грешный,
Как будто гнал ее с крыльца.

Впустить бы в дом ее, ледышку,
Да в доме полон рот забот.
Она же то слышней, то тише
В безглазной ночи слезы льет.

А ночь есть ночь. И мир, умытый
Ее слезами, поутру
Простит ей все, что им забыто,
Лучами тронув ветви струн.

***
Не вычеркнуть – все оставляет след.
Деревья, отболев, тугую завязь;
День, уходя, полоской узкой свет,
И даже ночь росой роняет зависть.

Не вычеркнуть – все память сбережет,
До времени упрятав на храненье
Скрипучий снег и очень ломкий лед,
Чтоб обернуться светом или тенью.

И провести по улицам ночным,
Насквозь промерзшим и согретым песней.
Октябрь затих, почуяв царство зим,
Он вспоминает март и счастье вместе.

Не вычеркнуть и боль не утолить.
То, что прошло, то можно ли забыть?

***
А если бы я с самого начала
Тебя таким, как есть ты, увидала?
Была бы я бедней в десятки раз!
Что б я прочла на дне любимых глаз?!

А мне в глазах твоих плескались реки,
Озера, затененные слегка,
Они мне лгали, что теперь навеки
Плывут над нами эти облака.

Еще в глазах твоих сквозили ветры
И звали за собой на край земли.
Ну что с того, что я одна на свете
И от тебя лишь горсточка золы?

Как хорошо, что с самого начала
Тебя совсем другим я увидала.
1969-70.

***
Если б память моя, как в былые года,
Забывать бы совсем не умела,
Я бы жить не смогла, ужаснулась тогда б
Бездуховностью и беспределом.

Ну а так – ты сказал – я забыла тотчас
И живу только тем, тем, что было.
Вот снежинки пустились опять в перепляс,
Все им дорого, трепетно, мило…

И пускай через миг упадут и не встать
Им с разбитой весенней постели,
Через год будут так же другие плясать,
И смеяться, и плакать в метели.
20.03.1999.

***
Дожила! Понимаешь, опять дождалась
И тепла, и весны, и капелей!
Правда, март нынче кутает землю метелью,
Только солнца сильнее весенняя власть.

И я снова живу тем, что только придет
(И опять отступила куда-то завеса),
Этот ветреный март мне надежду дает
На апрели, на встречи с полями и лесом.
1999.

***
Я тебе завещаю не горы златые,
Завещаю тебе не кольцо, не крыльцо.
Я тебе оставляю на память Россию –
Ветры, росы, дожди, что умоют лицо.

Чтоб сумел оценить невесомые веси,
Чтобы смог улыбнуться дорогам крутым.
И поверь, ничего нет прекрасней на свете,
Чем дорожных костров исчезающий дым.

Расставаний и встреч ты изведаешь привкус,
Ожиданий безмерных с надеждою вкус.
Все равно говорю и во веки, и присно,
Что довольство и сытость обожает лишь трус.

Потому завещаю дороги крутые,
Я за жизнь не скопила ни злата, ни зла.
Оставляю на память я только Россию,
Чтобы вечно под небом бездонным жила.
Свердловск, 1988

***
Кто-то слова нашел,
Те, что я уронила.
Кто-то тебя изобрел –
Я лишь не позабыла.

Я лишь все трень да трень…
Были и небылицы…
Ты же угас, мой день,
Скрылась моя жар-птица!

Кто-то – тебя в руках,
Думая, что синица.
Ведомо мне одной:
Ты – золотая жар-птица!

Ты – моей юности смех,
Боль моя и утрата!..
Падает, падает снег,
Переметая даты.
1968.

***
И кто-то удивится красоте,
Моей земной и неизбывной сути!
И за любовь, сгоревшую в тоске,
Лишь пожалеет горько – не осудит.

И я опять до той поры, пока
Не встречу в жизни это удивленье,
Я буду ждать и плакать. И в века –
Из века в век – ронять свое томленье.
1975.

***
В 40 лет еще кажется жизнь бесконечной,
В 50 где-то брезжит конец, но не мой.
В 60 исчезает куда-то беспечность –
И весна мне последнею мнится весной.

Каждый день принимаю, как будто подарок,
Ощущаю всерьез невозвратность его.
Ну а 70 – что это? Все-таки старость?
И отчетливо видится тщетность всего…

Но пока еще солнце мне греет ладони,
И пока еще ветер ласкает лицо.
И бездонное небо печали хоронит,
И пока я ступаю на родное крыльцо.
1986-98.

***
Я поклоняюсь солнцу и дождю,
Разбитым колеям и глухомани.
И все живое я боготворю,
Всему признательна заранее.

Глаза собачьи – сколько в них тоски,
Желанья жить и радоваться свету.
И трепетность дарующей руки,
Уменье оставаться безответной.

Кошачья грациозность и восторг!
Змеиная задумчивость немая…
Ведь это люди выдумали торг,
Все лучшее к себе не подпуская.

А для очистки совести своей
Настроили церквей и храмов море.
И выдумали Бога – так ясней.
И можно зло творить и мыкать горе.

И можно все… Нет! Нет! Остановись!
Прерви на миг неконченую повесть.
Что может быть прекраснее, чем жизнь?
А Бог на свете есть – и это Совесть!
7.04.96.

***
Все трудней и трудней
Мне садиться за письма
И писать обо всем,
И всегда ни о чем…
Льется солнечный свет,
В моей памяти лица,
И мелькают страницы
В лету канувших лет.
Только пусть все равно
Через дали и веси,
Через марево старых, избитых дорог
Прилетит к Вам письмо
С запозданьем, не в срок
И, быть может, на что-то
Хоть что-то ответит.
1998.



===================
Главный редактор "Литературного вестника"
Спасибо: 0 
Профиль Цитата Ответить
профи. модератор




Сообщение: 491
Зарегистрирован: 20.03.10
Репутация: 1
ссылка на сообщение  Отправлено: 08.12.11 23:29. Заголовок: От Евгения Лобанова ..


От Евгения Лобанова

Он любил рисовать корабли…
Памяти екатеринбургского поэта Максима Анкудинова
(25.06.1970 – 03.12.2003)

…Как всегда после смерти любого творческого человека рядом с его памятью, с тем, что он сделал, появляются многочисленные «друзья». Думаю, не будет исключением и Максим Анкудинов.
Я не имею права и не буду говорить, что был его другом – это не так. Несколько довольно мимолетных встреч… До знакомства с Максимом я не читал ни одного его стихотворения, узнал его творчество лишь в мае 2003 года – после того, как он подарил мне свой сборник «Пепел клоуна», изданный в 2002 году в Челябинске. Не могу сказать, что стихи Анкудинова тогда произвели на меня особое впечатление. Отметил я лишь несколько: «Казанская», «Глаза завяжи…», «Синявки» (ч. 1), «Скорей бы весна сожгла…», «Облака легли на крышу…», «Столб телеграфный…», «Приближается осень…», «Милиционер», «Последний троллейбус…», «Ты пишешь русские стихи…». Вот и все. Десять из двадцати семи. Треть.
Впервые мы встретились с Максимом в горном институте, на вахте, где работает вечерами поэт Игорь Воротников. Пару-тройку лет назад там же я встречал Бориса Рыжего, позже – Евгению Изварину и Вадима Синявина.
Даже среди поэтов Максим Анкудинов казался мне «белой вороной» (скорее, по выражению его самого, «ультрабелой вороной»): однажды мы почти столкнулись на улице Куйбышева – рядом со стадионом «Юность». Максим шел, не видя ничего и никого вокруг – весь в себе.
Если Анкудинов садился на какого-нибудь своего конька, переговорить и переслушать его было невозможно. Его можно было только перебить. Изредка он приходил к Игорю со своей второй женой Аней Поршневой – тоже поэтессой. Когда я впервые увидел ее в кабинете Алексея Кузина (преподавателя Свердловского горного, поэта, первого литературного учителя Бориса Рыжего), Аня спросила: «Это тот самый знаменитый Женя?» (видимо, Максим много рассказывал обо мне). Сам Максим мог пропасть надолго, появиться внезапно.
Когда Максим прочел в сборнике «Бард-кухня – 2002» отрывок из моего романа «Формула Декарта» (глава «1987-й. Декабрь»), он сказал мне по телефону:
- Я хочу прочесть этот роман. Твой Крестецкий – правильный мужик. И поступок его – правильный.
Герой главы – Славка Крестецкий, только что вернувшийся из Афгана, пришел к вдове своего погибшего друга-однополчанина, Маргарите, к его двухлеткам-близняшкам:
«- Сашка сказал: «Женись на Маргарите. Скажи ей, что это мое…» Вы поняли, что он хотел договорить?
- А меня вы спросили? – тихо поинтересовалась Маргарита.
- Это последняя воля вашего мужа, - отчетливо сказал Крестецкий. – Решать не мне. Вам.»
И мне кажется, Максим, если б довелось, поступил бы точно так же.
Незадолго до смерти он сказал Игорю Воротникову и Алексею Кузину: «Если что случится, позаботьтесь об Ане» (ей на тот момент было 19 лет). А Алексею передал макет своего нового сборника почти с теми же словами: «Если что… то вот мой сборник».
Максим читал мою «Бесшабашную девчонку Осень», знаю, что даже пытался делать анализ моего творчества, но так и не дописал.
Когда, по просьбе Игоря Воротникова, Анкудинов начал писать рецензию на сборник «Добряне» (вып. 2), он по телефону сильно возмущался стихотворением Вадима Осипова «Маленькая горбунья…» («Маленькая горбунья,/старое полудурье,/плюньте ей прямо в рыло,/только не троньте крылья…»):
- Я бы за это стихотворение ему в морду дал!
Я ответил:
- Я не взял это стихотворение в альманах «Воскресенье».
Реакция Максима была почти мгновенной:
- Если бы ты опубликовал это стихотворение, то я бы тебе в морду дал!
Летом 2003 г. Анкудинов привел в горный институт Алексея Верницкого – поэта из Лондона, когда-то – екатеринбуржца, и попросил организовать презентацию его поэтического сборника «Трилистник». Презентация эта состоялась 12 августа 2003 г. на «Бард-кухне» в Пушкинском доме. Это было первое и последнее появление Максима на Чапаева, 3. В декабре по этому адресу проходил уже вечер памяти Максима Анкудинова.
Как-то в ноябре на вахту горного института пришел, слегка навеселе, Максим – по дороге домой, в общежитие, где они в последнее время жили с Аней Поршневой. Игорь, по обыкновению, предложил нам чаю. Максим вытащил из сумки пачку чая в пакетиках, хлеб, полпалки колбасы, которые купил домой, откромсал от колбасы и хлеба половину и соорудил бутерброды. Он всегда считал, что поделиться с другими тем, что имеешь – святое дело…
3 декабря 2003-го, во время дежурства Игоря Воротникова, я был в горном. Ушел, насколько помню, около девяти вечера. Игорь позвонил мне на работу днем 4 декабря и сбивчиво рассказал, что Максим погиб под колесами машины. Примерно в 23 часа накануне Воротникову позвонила заплаканная Аня: «Максим три часа назад ушел в магазин… Был веселый и трезвый… Его до сих пор нет… Я не знаю, что делать». Игорь сорвался с дежурства – к Ане в общежитие. Всю ночь они метались по городу – искали Максима. Нашли только к утру…
По словам представителей ГИБДД, Анкудинов шел на красный свет. «Ока» поддела его на капот. Навстречу двигалась «шестерка»…
В этот же день, 4 декабря 2003 г., в екатеринбургском отделении Союза писателей России шло переизбрание председателя правления. Заседание длилось более трех часов (избран был Юрий Казарин), потом началось застолье… Аня Поршнева попросила Игоря зайти в УрГУ (где она училась у Казарина и подрабатывала на кафедре Романо-германской литературы): «Пусть ко мне придет кто-нибудь с кафедры…» (Макс был для Ани и другом, и отцом, и любовником – 33-летний для 19-летней; представляете – потерять в одночасье?..). Насколько я знаю, не пришел никто. Рядом с Аней в эти дни были только Игорь Воротников и Алексей Кузин.
Никто из членов Союза на похоронах Максима Анкудинова не был, хотя о его существовании многие члены Союза писателей знали и читали его стихи. Воротников позвонил Андрею Ильенкову в журнал «Урал» (незадолго до смерти Максима Андрей опубликовал, по обыкновению, ерническую рецензию на «Пепел клоуна», но после известия о гибели Максима очень жалел об этом), сообщил о дате похорон. Андрей сказал, что не может отменить какое-то мероприятие, сообщил Юрию Авреху. Евгения Изварина обязательно приехала бы на похороны, но она даже не знала о гибели Максима: в те выходные она уехала к родителям в Озерск…
Похороны организовывал завод «Экран», на котором Максим долгое время работал и где его очень ценили как инженера. До последнего дня не было ясно, будут ли места в машинах – хоронить Анкудинова собирались в Нижнем Тагиле, на кладбище на Вагонке, - в районе, где долгое время в детстве жил Максим – до приезда в Екатеринбург.
Мы выехали в Тагил рано утром 6 декабря – от завода «Экран». Втроем – я, Игорь Воротников и Алексей Кузин, - сели в грузопассажирскую «ГАЗель», в кузове которой лежал венок – от завода. На двух машинах ехали начальник Максима, бухгалтер завода и друг Максима. По дороге «ГАЗель» сломалась, мы минут сорок простояли на трассе, продуваемой всеми ветрами, и приехали к дому, где до отъезда в Екатеринбург жил Анкудинов, когда катафалк уже уехал на кладбище. Нам не хватило, чтобы попрощаться, буквально 10-15 минут. Говорят, отпевание Максима происходило в квартире. Мы догнали процессию (катафалк и несколько машин) уже на кладбище. К нам подходили люди и спрашивали: «Это вы поэты из Свердловска?».
Игорь увидел в толпе поэтессу Виталину Тхоржевскую, я – Сергея Медовщикова. Максима Анкудинова он лично не знал, но на похороны приехал. Заднюю дверь катафалка открыли. Гроб вытаскивали работники кладбища. Распорядитель (от кладбища) следил за соблюдением ритуала. Алексей Кузин устремился вперед: «Вдруг удастся понести гроб…» Но гроб несли работники кладбища. На Аню Поршневу было страшно смотреть: она ничего не понимала, ее поддерживали и вели под руки – иначе упала бы. Мы стояли в ногах. Мимо гроба прошли и попрощались с Максимом мать, брат… Потом – Аня. Подошла осторожно, так же осторожно прикоснулась губами ко лбу. Лицо Максима было восковое, слепленное – совершенно не похожее на то, которое было при жизни. Было холодно. «Ну что, закапываем?». Кто-то, кажется, Алексей, сказал: «Дайте попрощаться!» Гроб потихоньку начали опускать. Он в яму не входил. Какая-то старушка, стоявшая возле нас с Игорем, всхлипнула: «Не хочет в землю-то…» Гроб вытащили, расширили стенки ямы. Из гроба – в ногах – вылез гвоздь. «Не хочет», - повторил кто-то, по-моему Игорь. Алексей суетился возле гробовщиков. Наконец, со второй попытки, гроб опустили. Родственники бросили по комку смерзшейся земли. Бросил и я. Закапывать помогали Алексей Кузин и Игорь Воротников. Поставили жестяную «пирамидку» - крашенную синей краской. «Максим Анкудинов» (насколько помню, даже без отчества) и даты жизни и смерти. Сверху положили венки и живые цветы. Маленький паренек, стоявший рядом со мной, сказал громко: «Пустите меня – цветы положить! Это мой папа!». Кто-то, может быть, даже Алексей Кузин, подтолкнул его: «Иди, конечно!».
Поминки справляли рядом с кладбищем – на лыжной базе. Долго ждали своей очереди. За нашим столом сидели одноклассники Максима, Виталина Тхоржевская и соседка Максима по лестничной клетке (в Нижнем Тагиле) – 80-летняя бодрая старушка. Говорили многие. Бывшая жена Максима Женя Дьяченко (поэтесса, переводчица) пришла на похороны и поминки с новым мужем. По сравнению с Аней она не выглядела удрученной. Поднялась и сказала, каким хорошим был Максим. Старушка, сидевшая за нашим столом, произнесла негромко: «Если он такой хороший был, так чего ж ты тогда его выгнала?!». Первым из нас о Максиме сказал Алексей. Потом – Игорь. О том, что «мы обещаем издать его сборник». Потом поднялся я (на нас смотрели как на инопланетян – поэты, да еще «из Свердловска»!) и сказал, что когда умирает поэт, уже по-иному начинаешь оценивать все, что он написал, потому что знаешь – больше не будет ни строчки. Прочел стихотворение Максима «Скорей бы весна сожгла снежную эту мглу…». И кто-то повторил последнюю строчку: «Городской волк…» - со вздохом. Я сказал, что после Максима остался не только сын, но и стихи. И повторил: «Будем печатать. Есть что печатать». Одноклассник Анкудинова спросил у нас: «Вы правда будете печатать стихи Максима?» Мы в голос подтвердили: «Да!» «У меня есть его школьные стихи. Я могу передать…» Я оставил свою визитку, он мне продиктовал номер своего сотового. Правда, так и не позвонил. В третьем выпуске альманаха «Воскресенье» мы собирались опубликовать подборку стихов Анкудинова, но, по законам, не имели права. Тогда поставили стихи, посвященные Максиму – Игоря Воротникова, Евгении Извариной и мои. (Подборки стихов Анкудинова мы опубликовали в 4-м выпуске альманаха «Воскресенье» и 2-м выпуске альманаха «Среда обитания»).
Через какое-то время Аня Поршнева позвонила мне на работу и попросила выслать по электронной почте на адрес журнала «Урал» для Андрея Ильенкова (он сказал, что обязательно напечатает подборку в журнале) стихи Максима. По моей просьбе из Лондона от Верницкого пришла подборка стихов Анкудинова. В сопроводительном письме Алексей писал:
«Евгений
Спасибо за описание того, как все произошло с Максимом. Конечно, у меня есть его стихи, и я даже нашел одно стихотворение, где он почти описывает свою смерть: «в это время года аромат белого вина…» Высылаю все, что у меня есть. Еще тебе имеет смысл связаться с Олегом Бухаровым и Юрой Демченко (если ты с ними знаком), у них могут найтись еще другие тексты Максима.
С уважением, Алексей (8.12.2003)»
Из Челябинска отозвалась Нина Ягодинцева:
«Здравствуйте, Евгений!
Я передала Вашу просьбу о стихах Максима Саше Петрушкину, который выпускал его книгу – у меня его текстов нет. …Наши молодые все переживают эту беду, и те, кто знал, и те, кто просто читал его стихи…
Н.Я. (16.12.2003)»
Пожалуй, в полной мере оценил я стихи Максима Анкудинова лишь после его смерти.
Я ни в коем случае не претендую здесь на полное исследование личности Максима Анкудинова. То, что я написал – скорее, просто заметки, кусочки воспоминаний. Но, думаю, они хотя бы чуть-чуть раскроют непростую, но по-настоящему добрую душу Максима. Он был сложным человеком. Но все же он нес другим Свет. И за это – спасибо!
28.12.2003 – 17.04.2004.

Как развивались события дальше? После похорон мы долго решали вопрос с изданием сборника Максима: Алексей Кузин, Игорь Воротников, Евгения Изварина, я… Вопрос был непростой: у Игоря были авангардистские стихи, Александр Петрушкин, Олег Бухаров публиковали в основном именно их. Если бы сборник готовила Евгения Дьяченко, первая жена Максима, то очень многие пронзительные стихи, посвященные екатеринбургской поэтессе Г.М., в него точно не вошли бы. Честно говоря, мы опасались проблем, связанных с нарушением авторского права (без согласия первой жены, матери единственного сына Максима, и вдовы Ани Поршневой мы его печатать не имели права).
Спустя несколько лет в особнячке екатеринбургских отделений Союзов писателей – России и российского – проходил вечер памяти Максима Анкудинова. На вечере были поэт, доктор филологических наук, уже упоминавшийся Юрий Казарин, критик Леонид Быков. Последний разливался соловьем, каким талантливым был Максим, и как необходимо издавать его сборник. При жизни Анкудинова ни одной серьезной критической статьи о творчестве Максима (я уже не говорю о помощи в публикациях) со стороны Быкова не было. Казарин вел себя сдержанно, хотя именно к нему обратилась Евгения Дьяченко с просьбой помочь в отборе материала для сборника. С момента смерти Максима прошло восемь лет. Весомого, серьезного сборника нет до сих пор…
Аня Поршнева сменила имя на Алису, в горный больше на заходила, а когда несколько лет спустя случайно столкнулась со мной на улице, сделала вид, что меня не знает… Бог ей судья! Главное: мы Максима помним. А остальное – так ли важно?..
06.12.2011.
Евгений Лобанов

Максим Анкудинов
***
Вешний Никола, цветная трава,
И город отныне – невообразим,
Утром прохладно, чиста голова,
Крепкого кофе – сообразим?

Как Петербург, так и майская синь,
Кажется, в сердце растет пароход,
Тень облаков – недоступных пустынь:
Только вперед.

Выткано золотом зеркало вод,
Так поцелуи весны тяжелы.
Так вот по городу запах ползет
Нежной смолы.

***
Древние греки и римляне – были,
Гномы летали, наяды любили…
Маленький-маленький был человек!

Море – одно, Океан – позабыли,
Кажется, горы – из ветра и пыли,
Если и что – так навек…

Если навек, это сразу и просто:
Палуба, шлем и копье.
Слышишь, как падают тихие звезды
В синее платье твое?

Щит мой тяжел, расставанье печально,
Слезы – стезя корабля,
Чайки ревут, и в глазах изначально
Тихо читаешь: земля.

***
В сквере на улице старого города тихо и темно,
Просто так там кружатся листья – дети сентября,
А в двух шагах на разлив и недорого – красное вино,
Красное вино в магазине у кино «Заря».

Пьем: в глазах распускаются маки
На газонах летящей листвы…
Люди, люди… Люди – собаки,
Бяки… Где же вы?

Деньги исчезнут, а запах останется; школьницы бегут
На четвертый урок в средней школе – время перемен.
Горькие пьяницы, тихие пьяницы осень стерегут,
Глотки жгут глотком алкоголя меж рабочих смен.

Дождь крадется оттенками браги,
Старых ран открываются швы,
Любят нас лишь менты и собаки,
Люди – где же вы?

***
У вас так много правил,
Так много заправил,
Что я ваш мир оставил,
Хотя и полюбил.

А может, не оставил,
Хотя и не люблю.
Идет воскресший Павел
По стеклам и углю…

На бешеной Плотинке,
Где колется тусняк,
Стучат его ботинки,
Хламиду рвет сквозняк,

Идет сквозь сигаретный
Автомобильный дым
В свой град новозаветный,
В московский Третий Рим,

До Лобного на Красной,
На царский русский трон –
Сквозь рев попсы ужасной,
Блатной цветной жаргон…

Его – пинает гопник,
Милиция метет,
Штрафует на двухсотник,
А он – идет, идет…

***
Я не знаю: ты любишь? Не любишь?
Может, просто по жизни бредешь?
Кто ж ты есть? Кем была? Кем ты будешь?
Между ликов и лиц, между рож?

Я все плачу беззвучно: родная…
А ты куришь и пьешь без меня,
И не веришь, что правда – иная,
Вся она в словесах из огня.

Ты знакома с оттенками Слова,
Ты знакома с цветами стиха,
С языками собак… Что ж такого,
Что моя тебе рожа плоха?

***
в это время года аромат белого вина
гармонирует с окружением снежным
девятиэтажки в сугробах ночь без дна
и безмятежна

осетрина первой свежести и второй
продается в магазинах по ценам доступным
для кое-кого и я тоже герой
я тоже преступник

а троллейбус молчит сбит пешеход
совершивший свой хадж в эту снежную Мекку
свой последний великий китайский поход
так заря мегаполиса кланялась снегу

переломный бампер период год
переломанный волк человек человеку

***
твоя душа настолько отрешенна
что молнии не трогают тебя
что даже ультрабелая ворона
проносится души не теребя

когда ты пишешь то о чем ты пишешь
когда ты говоришь о чем молчишь
когда молчишь ты никого не слышишь
когда ты любишь ты не говоришь

когда ты говоришь такое скажешь
что не слыхать бы это никогда
когда стреляешь прямо в сердце мажешь
когда ты счастье ты почти беда

когда беда как счастлив что не знаю
тебя беду по городу бреду
и еду и в дыхании трамвая
я слышу души родственные льду

Глаза завяжи
Три чёрта было…
О. Мандельштам

Глаза завяжи, и аорта взорвется, -
Огромный пустой город в ней отдается
Шагами трамвая, глотками вина,
Ночною звездой на изломе окна.

История русской любви, понимаешь,
Ромашки листок в тридцать лет отрываешь,
Гадаешь – смешно – сразу знаешь ответ, -
- Она тебя любит? – Конечно же, нет.

И так – сотню раз, пусть есть выбор, и бабы,
Есть выбор? Точнее скажу – вроде как бы,
Поскольку всегда на песочных весах
Отвага и золото, сердце и страх.

Отсутствие золота страху равно,
Отвага на чаши приводит вино,
И стрелка колеблется, стрелка смеется –
Она тебя любит… с другим все равно!..

И стрелка колеблется, стрелка смеется,
Глаза завяжи – и аорта взорвется,
Огромный пустой город сердцу сродни.
Сравни ее с сердцем, с метелью сравни.

***
скорей бы весна сожгла
снежную эту мглу
льдины на коже стекла
иней у нас на полу
парусные облака
с запада на восток
снежная белая мгла
городской волк

***
Облака легли на крышу
Древней каланчи.
Если что-то не расслышишь –
- замолчи.

На распахнутой газете
На троих –
Город в розовом рассвете
Мертв и тих.

Первым будет ранний ветер,
Фен лесной.
Я – вторым, кто будет третьим?
- Царь земной.

Нет, не дьявол, просто некий,
Кто живет
В том краю, где режут реки
Пьяный лед.

***
Ты пишешь русские стихи,
мои стихи звучат фальшиво,
поступки русские – лихи,
заборы русские – крапива,

колючка, крепкое словцо
на том заборе – а какое? –
я пред тобою подлецом
остался – вовсе не героем.

Заборами окружена,
в духовном поле, за забором,
идет дурацкая война
идиотизма и позора.

Любовь сломалась – о забор
разбита, и на сердце – щепки.
Я только что сейчас пропер,
какой забор твой самый крепкий.

Но если думаешь – одна
свободна за забором… знаешь,
тебя ко мне влечет весна,
а ты заборов не сломаешь.

Милиционер
Машины ходят по прямой,
а дождь по непонятной
все девушки ушли домой
приятно

без сожалений и любви
страстей или желаний
плыть под дождем плыви плыви
прочь от центральных зданий

все девушки ушли домой
кафешки опустели
лишь милиционер иной
возникнет на панели

на рации блестит роса
наколка на ладони
и из эфира голоса
засады и погони

***
Тихая музыка полной луны
Нас унесет за соцветья полян,
Из лесу домики еле видны,
Небо простое, как синий обман.

Белые волосы серых берез,
Белое золото звездного дна –
Сердце стучится до радости слез,
Сердце сжимается в точку зерна!

Осень, ты время полночной любви,
Первого снега и темной воды…
Хочешь – рыдай над листвою, реви –
Край до пришедшей к нам белой беды…

***
Как холодно, когда ты не одна,
Когда горит зеленая луна,
Когда всё кашель и пусты качели,
Весь город пуст до чертиков, до дна,
И Бога нет, и только сатана,
И только мыши на моей постели.
Нет, я заврался, жив Господь, Он есть,
Он Царь Природы, Царь Небес и Далей,
И плачу я и час, и два, и шесть,
Что никогда не помириться с Галей,
И было бы иначе, прилети
Сюда метель с осколками снежинок…
И ты – прости, прости меня, прости,
Прости, прости, прости меня, Галина.

***
Искренность резка – пустые облака,
Серые снега – сквозящая тоска…
И надежды – пусто, и снега – пусты:
Город безответной, бесцветной прямоты…
Варежки теряешь, замерзаешь: дрожь;
По снегам шагаешь, топаешь, бредешь;
Окна опухают: желтые цветы…
Девушки летают… Женщины… И ты.
Ночью Леониды – облака насквозь,
Радио Эвклида, передача «Врозь»…
Холодно без Бога, тихо без вина,
Море у порога – снежное, без дна…

***
Твои вечера - без меня – каковы?
Цветы разнотравья, декабрьской травы,
Травинки из снега и веточки льда,
И эта разлука – уже навсегда…
И ночи твои без меня – почему?
Я падаю вечером в город-тюрьму,
Где небо как в клетке и запрещено,
Где твердое липкое гадкое дно,
Где гарь накипает на крылья машин,
Где соль разъедает пространство; смешным
Мне кажется каменный город-тюрьма;
Смешная разлука; смешная зима…

***
Допекли дела былые –
Чуть душа жива,
Невесомые и злые
Допекли слова…

Что ты дуешь, песик-ветер,
В хвостик кораблю?
На всем синем-синем свете
Я тебя люблю…
Май 2003 г.


===================
Главный редактор "Литературного вестника"
Спасибо: 0 
Профиль Цитата Ответить
профи. модератор




Сообщение: 500
Зарегистрирован: 20.03.10
Репутация: 1
ссылка на сообщение  Отправлено: 17.12.11 04:28. Заголовок: ИСТОРИЯ ОДНОГО СТИХО..


ИСТОРИЯ ОДНОГО СТИХОТВОРЕНИЯ

НИКОЛАЮ ЯКОВЛЕВИЧУ МЕРЕЖНИКОВУ

* * *


Как воздух прозрачен весной,

Когда снег последний растает

И птиц перелетные стаи

Закружат над пущей лесной.

Протяжно кричат петухи,

Пьянящий дурман в жилах бродит…

Любимые вами стихи

Написаны не о природе.



Как дышат прохладой леса,

Как травы под ветром трепещут,

Как тонут друг в друге и плещут

Гладь озера и небеса.

Осенние дни коротки,

И время сквозь пальцы уходит…

Но лучшие в мире стихи

Написаны не о природе.



Зима запряжет лошадей

В широкие розвальни-сани

И будет кружить над лесами,

Пугая морозом людей.

Летит, словно снег, конфетти,

Шанель номер пять с ума сводит.

И лучшие ваши стихи

Написаны не о природе.

Это стихотворение, было написано к 75-летию Николая Яковлевича. Впервые читала его на торжественном вечере, посвященном выходу десятого выпуска альманаха «Складчина».


Помню, что собрание было представительным: съехались практически все участники семинара Н.Я.Мережникова при журнале «Урал». Присутствовал даже хронически занятый режиссер Николай Коляда, возглавлявший в то время редакцию журнала.

Мне пришлось выступать после заслуженной артистки России, местной оперной дивы - Натальи Ивановой, владеющей сценическим движением и прочими театральными премудростями,

и я старалась, как могла.

У этого стихотворения действительно есть история, которую надо рассказать, чтобы стали понятными строчки: «но лучшие Ваши стихи написаны не о природе».

Много лет назад я училась на филфаке УрГУ, мои сокурсницы уже тогда серьезно писали стихи и стремились их где-нибудь пристроить. Моя ближайшая подруга Лиза отправилась с этой целью в редакцию журнала «Урал», где ее улыбкой встретил Николай Яковлевич. Он выслушал студентку-первокурсницу, посмотрел ее явно незрелые стихи и «отфутболил» со словами: «Вам надо больше писать о природе». Помню, как после этого визита, Лиза отреагировала на один их моих опусов: «У тебя нет стихов о природе», - сказала она мне грустным голосом.

- Далась тебе эта природа! – возмутилась я, на что сокурсница поведала мне о своем визите в редакцию.

Прошло много лет. Волею судьбы я оказалась в «Складчине», между мной и Мережниковым установились не только творческие, но и дружеские связи. Мы часто говорили о литературе, писательстве, поэзии… И не раз я слышала от него, что молодежь мало пишет о природе. Вот тогда и сочинилось это стихотворение. Неоднократно читала его в присутствии Николая Яковлевича, и он всегда поправлял меня полугрустно-полувесело: « О природе! О природе!»

В последний раз, услышав «Как воздух прозрачен весной» на своем восьмидесятилетии, он спросил: «О чем же, если не о природе, написаны мои лучшие стихи?»

- О любви, о женщине, о родине, о людях, о жизни и о… природе, - ответила я.

Сейчас думаю, что надо было больше сочинять о Николае Яковлевиче. К сожалению, я смогла написать всего одно стихотворение. Боль утраты долго не отпускала, и только через год родились такие строки:

Памяти Мережникова

Я открываю книгу и вхожу…
...к Мережникову в кабинет - в «Урале».
Мы там с Ганебных столько раз бывали,
Что примелькались всуе этажу.

Хозяин был радушен и готов
Нам руку протянуть и улыбнуться.
А нынче ноги не несут, не гнутся,
Хоть не сжигали мы туда мостов.

Здесь, под обложкой он такой живой,
Глядит в меня в пророческой надежде
Вот мы вдвоем беседуем, как прежде,
А я в ответ мотаю головой.

И как-то по-особому смотрю
На буквы в строчках, мелкие как слезы...
Он не писал ни песенок, ни прозы,
И я с ним долго в рифму говорю.

15.12.11



===================
Главный редактор "Литературного вестника"
Спасибо: 0 
Профиль Цитата Ответить
профи. модератор




Сообщение: 602
Зарегистрирован: 20.03.10
Репутация: 1
ссылка на сообщение  Отправлено: 22.01.13 16:57. Заголовок: Памяти Вилена Зааровича Фельдмана


Наталия Никитина

ПОМНИМ

С Виленом Захаровичем судьба свела меня на «Литературных средах» при библиотеке Главы Екатеринбурга. Фельдман возглавлял секцию прозы. Но услышала я о нем много раньше.

Маргарита Васильевна Бахирева, постоянная участница «Литературных сред», как-то заговорила о том, что ей позвонил Фельдман и сообщил, будто бы взял в журнал «Добрый малый» один из ее рассказов. В то время я не знала ни Фельдмана, ни его журнала, ни библиотеки главы города… Отдавала свои стихи в руки Николаю Яковлевичу Мережникову из «Урала», а уж он на свое усмотрение размещал их на страницах альманаха «Складчина», существовавшего с 2001 года при журнале. Я же ничем более

не интересовалась, потому как только-только вошла в окололитературные круги с легкой руки Николая Васильевича Ганебных, пригласившего меня «печататься в журнале»

Только что вышла моя первая книжка «Судьбу, как платье, примеряю..», и мне вдруг стало интереснее жить. Было это в 2005 году.

Та же Маргарита позвала меня на собрание в библиотеку главы города

Когда я впервые отправилась на «Литературные среды», то долго не могла найти нужного здания. Маргарита Васильевна не помнила точного адреса и на пальцах объяснила мне, куда надо идти. Наконец с большим опозданием я вошла в библиотечное помещение с овальным столом в форме тора и попала, в буквальном смысле, к шапочному разбору: какой-то интеллигентный старичок раздавал всем присутствующим тоненькую зелененькую брошюрку. И я бы не обратила на него никакого внимания, если бы не прочла случайно названия книжки: «Добрый малый».

- Ага! - подумала я, - это и есть Фельдман.

В то время я работала завучем и преподавала в Уральском колледже связи и информатики (бывшем Электротехникуме связи), свободного времени было маловато, и мне нечасто приходилось бывать на заседаниях «Литературных сред»

Вилен Захарович всегда аккуратно регистрировал посетителей с ФИО и телефонными номерами. И однажды, позвонив мне, пригласил на собрание не в библиотеку на Мамина-Сибиряка, а на Пушкинскую, № 12 - в Дом писателя.

К тому моменту мы с Фельдманом были знакомы уже получше, и, если мне не изменяет память, он даже поместил в «Добром малом» несколько моих стихотворений. Но я не могу говорить о мотивах, по которым он покинул библиотеку Главы города и очутился на Пушкинской, по той простой причине, что никогда не спрашивала об этом Вилена Захаровича.

В Дом писателя я пришла не одна, а со своей тезкой – Наталией Никитиной, которая тоже

писала (и пишет) стихи. Перед началом мы немного пошептались с Фельдманом и попросили подыграть нам. К счастью, как истинный одессит, он обладал прекрасным чувством юмора, ему были по душе всевозможные розыгрыши

Когда наконец-то дело дошло до чтения стихов, Вилен Захарович устроил все так, чтобы вначале выступила моя спутница. Она встала и громко представилась: «Наталия Никитина».

В зале возникло смятение, послышались возгласы: «Как же так? Вот же Наталия Никитина! Что происходит?». А Фельдман только хитровато улыбался и молча кивал головой.

В другой раз, прежде чем дать мне слово, он сказал: «Я с удовольствием слушаю Наталию Ивановну. Ее чтение – это всегда маленькое представление»

Обладая незаурядными способностями, он умел разглядеть их и в других людях.

В следующий раз мы встретились уже в библиотеке им. Герцена, куда переехал Фельдман со своим «Добрым малым». Сначала Вилен Захарович собирал авторов журнала два раза в месяц, но когда заболел, стал делать это единожды в месяц по четвергам. Каждый раз накануне собрания он обзванивал свою аудиторию и раздавал домашнее задание: то просил написать сказку, то миниатюру на «мыльную» тему, то художественную автобиографию, то подумать над вопросами к рассказу Короленко…

Вилен Захарович был не только нашим учителем, но всю жизнь учился сам.

Как-то на собрании я прочла новое стихотворение со словом «коллайдер». Фельдман улыбнулся, но ничего не сказал. Только когда мы вместе вышли из библиотеки и направились к остановке транспорта, он спросил: « Вы знаете, что такое коллайдер?» -

«Примерно знаю». – улыбнулась я. – «А со словом синхрофазотрон вы сочинять не пробовали? На мой вкус, такие словечки плохо вяжутся со стихами» - «Отчего же? Коллайдер звучит красиво, мягко, загадочно… Когда-нибудь оно станет для нас таким же привычным, как квант или парсек…» - «Возможно, вы и правы», - ответил Вилен Захарович после недолгого молчания.

Любимым детищем Фельдмана был журнал. Издавал его на свои средства, ни копейки не требуя с авторов, был главным редактором и спонсором. Первоначально «Добрый малый» выходил четыре раза в год, но потом, по понятным причинам, формат изменился. Главный редактор объединял под одной обложкой по два номера: 1-2 и 3-4.

Одно время к журналу присоединялось приложение «Графоман», предназначенное для обучения новичков азам литературного творчества.

Однажды перед новым 2011 годом Вилен Захарович заболел гриппом и попросил меня провести презентацию «Доброго малого» № 4 за 2010 год.

- У меня было две кандидатуры, - сказал он мне по телефону, - но я остановился на вашей.

Свой выбор он сделал, вероятно, из тех соображений, что в начале 2010 присутствовал у нас в «Петроглифе» на презентации небезызвестного Спартака.

Я как раз спланировала и провела это мероприятие, как, впрочем, и все другие в нашем литературном объединении, которым руковожу уже около девяти лет.

Надо отдать должное организаторским способностям Фельдмана: он заранее позаботился о доставке тиража «Доброго малого» в библиотеку им. Герцена, проинструктировал меня по процедуре презентации, позвонил в начале и в конце собрания, по громкой связи поздравил всех с наступающим новым годом и тем самым создал атмосферу праздника

в коллективе.

Я неслучайно заговорила о «Складчине» в начале воспоминаний. Николай Яковлевич Мережников и Вилен Захарович Фельдман были хорошо знакомы, почти одновременно занялись выпуском литературных изданий (соответственно – в 2001 и 2002 гг), зачастую работали с одними авторами, но никакой конкуренции, как мне кажется, между ними не было.

«Складчину» закрыли незадолго до кончины в сентябре 2010 года Н.Я. Мережникова , а ближе к Новому году мне позвонил Вилен Захарович и начал издалека: спросил, что со «Складчиной», выслушал мой рассказ о встрече в редакции журнала «Урал» с Ю.В.Казариным, пришедшим на смену Мережникову, назначившему меня координатором «Складчины», о казаринском решении прекратить издание альманаха, о моем согласии, о мотивах такого решения.

Фельдман внимательно выслушал и предложил:

- А давайте продолжим «Складчину»?

- Нет, Вилен Захарович, «Складчину» мы продолжать не будем, по крайней мере, под тем же названием.

- И не надо под тем же названием, у меня есть своё – «Спутник», - парировал собеседник.

Тут, наверное, надо кое-что пояснить. Дело в том, что Фельдман издавал журнал на свои средства, а Мережников – на средства авторов альманаха.

Но в 2010 году В.З. Фельдман составил и опубликовал сборник авторских сказок «От мала до велика» за счет средств его участников. В работе – на стадии редактирования - находился еще один сборник «Стихи о любви», который тоже планировалось издать на платной основе.

Первым номером «Спутника» Вилен Захарович предлагал считать Сборник сказок, а вторым должны были стать «Стихи о любви».

- А как же «Добрый малый»? – спросила я.

Фельдман к тому времени был уже тяжело болен, предчувствуя нехорошее, он решил отдать свой журнал в надежные руки и посчитал таковыми добрые руки Ольги Колпаковой - председателя секции детских писателей. Он сам преобразовал очередной номер «Доброго малого» в журнал для детей и их родителей.

К сожалению, Вилену Захаровичу не удалось реализовать все свои планы. В июле 2011 года его не стало.

21.01.13

===================
Главный редактор "Литературного вестника"
Спасибо: 0 
Профиль Цитата Ответить
Ответ:
1 2 3 4 5 6 7 8 9
большой шрифт малый шрифт надстрочный подстрочный заголовок большой заголовок видео с youtube.com картинка из интернета картинка с компьютера ссылка файл с компьютера русская клавиатура транслитератор  цитата  кавычки моноширинный шрифт моноширинный шрифт горизонтальная линия отступ точка LI бегущая строка оффтопик свернутый текст

показывать это сообщение только модераторам
не делать ссылки активными
Имя, пароль:      зарегистрироваться    
Тему читают:
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
Все даты в формате GMT  3 час. Хитов сегодня: 0
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет



Besucherzahler looking for love and marriage with russian brides
счетчик посещений