***
Вылезет из воды
Мой гусенок тоски,
Посчитает ходы,
Поменяет носки.

Сядет в мой вертолет,
Полетит на юга,
Радости мимолет
Увезет га-га-га.

Это осень, мой друг,
Мой баран бе-бе-бе,
Я взираю на юг,
Обращаюсь к себе.

Застегни свой сюртук
Застегни и держись,
Переехав на юг
Через хрупкую жизнь.

Свой картофельный стог
Собери из гряды,
Окунись в полный рог
Еще теплой воды.

И добавь для ушей,
И держись над бедой,
Горько, горько, нежней,
Голова над водой.

***

Приходили к Ленину белые ходоки

С баночкой варенья от гробовой тоски,

Дедушка в баночку пальцы запускал,

Сладкий под тальяночку лопал самопал.

Яйца нервно чешутся стало быть к дождю,

Так идите к лешему нашему вождю.

Греется в земляночке, дорогой Ильич,

После пятой баночки схватит паралич.

Баррелями сладкое свозят в мавзолей,

Надают за кадками громких тумаков,

Посадили карлика на железный трон

Ледяная армия, голубой барон.

***

Печатали Цветаевой черновики,

незавершенные, неудачные пустяки.

А сколько строчек у нее в голове,

остались, выпали, лежат в траве.

Никто не сможет их подобрать,

никто не сможет их распознать.

А сколько строчек поэтов других

пылятся под ногами поэтов живых.

Никто не сможет их подобрать,

ну, невозможно их распознать.

И в этом есть настоящий рай,

незавершенный, неудачный пускай.

***

Нужно пережить

Сырость, грязь и осень,

Храбро переплыть

Через тридцать восемь.

А затем принять

Стойко тридцать девять,

Ягодка опять,

Подождать и верить.

Дотерпеть, дожать

И до сорокета,

И изображать

Славного поэта.

Подожди, дожди

И оставь монетку,

Осень позади,

Осень впереди

На картинке в клетку.

***

Дочитал я глупости похвалу,

И теперь я знаю, как выживать,

Чтобы скрасить тяжкую кабалу,

В интересах собственных поступать.

И куда ты лезешь, кто ты такой,

Чтобы строить заново колизей,

А морали не было никакой,

И эстеты выдумали музей.

И когда потянешься ты к стиху,

Помни, что случится с твоим стихом

Где кукушка нравится петуху,

И кукушка хвалится петухом.

И когда наступит «кукареку»,

Разбежится нечисть по уголкам,

Я срифмую каверзное «ку-ку»,

Подороже рабство свое продам.

Ты прекрасно знаешь, что это стеб,

Потому устроил в кустах галдеж,

Потому что сам-то эстет и сноб,

Потому что знаешь, за что живешь.

***

Кто работает, тот и ест

И выращивает детей,

Пригласят на сентябрьский фест

Тебя, стрелянный грамотей.

После сереньких распродаж,

Однояйцевых трудодней,

Приходите на праздник наш

В похоронный театр теней.

Черный цвет – это яркий цвет,

Откажись от чужих икей,

Скажи будущему привет,

Завтра будет у нас окей.

Закольцованная езда,

Бег на месте, беги быстрей,

Поезда идут, поезда

Мимо праздничных сентябрей.

Наша яма в земле – тупик,

Лучше заживо пожалей,

В твоем зеркале скучный бык,

На Юпитере – веселей.

***

Ты умрешь, потому что уснешь,

Но проснешься, а, значит, воскреснешь,

Не смотри философски на вещи,

Не ругайся на нью-молодежь.

Время черных и белых камней,

Повытаскивай их из кувшина,

Вместо самого доброго джинна,

Холодней, холодней, холодней.

Где искать? Что искать? Как искать?

Какискать какистанские каки,

Как на зло, не хватает собаки,

Чтобы в землю ее закопать.

Написать эту надпись над ней,

Чтобы знать, где зарыта собака,

Ты уже не такой забияка,

Холодней, холодней. Холодней.

Memory

1.

Дом, где можно укрыться

От российского зла,

Дом, где твоя столица

Так и не помогла.

И никто не поможет,

Не оплатит счета,

Раздели со мной ложе,

Страшная нищета.

Раздели со мной палку

Ливерной колбасы,

Порванную мочалку,

Сломанные часы.

Был на женщин я падкий

И построил пустырь,

Где разбился мой сладкий

Запотевший пузырь.

В холодильнике дома

Пустота и стихи,

Дайте мне ящик рома

И тарелку ухи.

2.

Антоний любил Клеопатру,

А Цезарь ее не любил,

Мы пили дешевую патру,

Когда я в студенты ходил.

У Августа был Марк Агриппа,

У Брута – один Цицерон.

Не пели, орали до хрипа,

Про то, что умен фараон.

Еще там свирепствовал Сулла

И Красс Спартака побеждал,

Еще я читал у Катулла,

Про то, что он пил и гулял.

Мы тоже гуляли и пили,

Когда не зубрили латынь,

Когда мы студентами были,

И пару дровишек подкинь.

Про то, как мы переводили

Записки о галльском кино,

Про то, как гуляли и пили,

Как было в парадном темно.

И как там горела рябина,

И как она нынче горит,

И как там пропал Катилина,

И снова оратор кричит.

Кричи, цицерон, не стесняйся,

Ты тоже пустой демагог,

И только потом не ругайся,

Когда тебе выпадет срок.

***

Ветер сквозь замочную скважину

Залетел,

Вспомнить я что-то важное

Захотел.

Что-то очень уж нужное

Позабыл,

Может быть про жемчужину

И про ковыль.

Вслух читали что вечером

Мать и отец,

А теперь делать нечего

Сам добавлю конец.

Он совсем не загадочный,

Не волшебный совсем,

В переходное глядючи,

К повторению тем.

Вдруг появится новое

Про Роланда-стрелка,

И про будни суровые

Княжеского полка.

Вроде бы в Потаскуево,

Как ты мог позабыть?

Может быть, уже ну его,

Или все ж позвонить?

***

Лучше жалкое подобие счастья,

Чем совсем отсутствие счастья.

Если хорошо так бывает,

Значит, он не зря прозябает.

Переев иллюзий Бальзака

Он дождался верного знака.

Пережив гранат – поединок,

Он себя выводит на рынок.

Покупайте нас, покупайте!

Продавайте нас, продавайте!

За скупую горсточку счастья –

Это лучше чем отсутствие счастья.

***

Где щас – театор коляды,

Тогда стоял кинатеатор,

Пополнив задние ряды,

Я заявлялся на монматор.

Оставив задние ряды,

Я возвращался в наши горы

В стихах густой белиберды

И несоленого хоррора.

Зачем нас вынесло домой

Из грез, иллюзий и фантазий,

За что терпели, Боже мой,

Лечение змеиной мазью?

***

Принцесса Клевская на арене

Дает спектакль о своей любви,

И публика внемлет ее измене,

Кивает чувственно: «се ля ви».

А принц и герцог кричат: «Нам больно,

Что не достанется никому,

Что надо выбрать и быть довольной,

Что будет больно лишь одному».

Но сколько мужества в хрупком сердце,

Какая внешность, какой талант!

Заткнитесь оба, и принц и герцог,

И возвращайтесь на задний план.

Нельзя иначе, хоть злись, хоть кисни,

И ваша участь – ваш потолок,

Суровы нормы спортивной жизни,

И эта пьеса – лишь монолог.

***

Пишет мадам Севинье любимой дочке,

Пишет мадам Гринева в Париж ответ,

Вместе с письмом соленые шлет грибочки

И от Гринева пламенный ей привет.

Пусть там Людовик снова Фуке осудит,

И колесуют Пуго в четвертый раз,

Маша седая нежно супруга будит:

«Вот снег и выпал, выпей Петруша квас».

А в октябре привезли перегной камазом,

Так раскидай по грядкам и жди весны,

А перед сном ударь по опасным связям,

Лишь о флоринах снятся пусть Тилю сны.

Пишут мадамы письма сто лет друг другу,

Версты и лье, и время преодолев,

И недостойно нам покоряться Пуго,

Лучше уж мертвый, но непокорный лев.

***

И будет летом весенний день,

И ты приедешь ко мне в Россию,

И я, обычный трухлявый пень,

Тебе скажу, что у нас красиво.

И ты посмотришь на красоту,

И, может, скажешь, что это правда,

Но ты мне скажешь начистоту,

Что это было уже у бардов.

Я только молча тебе кивну,

Твоим сомнениям потакая,

Я вызываю себе весну,

И ты не знаешь, кто ты такая.

***

Сколько мне еще лет

Предстоит здесь прожить,

Класть в контейнер обед,

На работу ходить.

Выхожу в темноте,

Возвращаюсь – вновь мгла,

И в блокнотном листе

Запишу – любовь зла.

Город мой сетевой

Паутиной своей,

Ты опутал мой вой,

Привязал меня к ней.

***

Голый король танцует последний танго,

Очень смешно и даже уже не пошло,

Не презирай глупцов, далеко не ангел,

Ты стал таким, потому что связался с прошлым.

Ты раскусил легко Кампанеллу с Мором,

Их писанины – чисто одна реальность,

Скрытая хитро под безопасным вздором,

Так констатируй полную гениальность.

Дряхлый стриптиз жируется в тронном зале,

Томас с Томмазо воют в застенках худо,

Так и должно быть, так и они писали,

В городе солнца нет места всяким чудам.

***

Там, где пробудилась седая нечисть,

Пляшущие человечки и покемоны,

Приходилось снова чего-то вычесть

Из моих запросов земных и скромных.

Я бы не хотел раздувать пожарчик

На пустых страницах моих печалей,

Открывался просто небесный ларчик

А когда открылся, то хали-гали.

Не моя вина оказалась дрянью,

И король усатый воскликнул: «Масло!»,

Там, где нам лицо накрывали тканью

И звезда бессовестная погасла.

***

И она наступает – моя европейская ночь,

Потому что раз в месяц бываю на даче в Европе,

Рядом спят на кровати жена и трехлетняя дочь

И приходят на ум лишь стихи о всемирном хип-хопе.

Ничего я не сделал для рэпа за тридевять зим,

И случайною радостью эта заимка была мне,

Неплохой из меня получился ландскнехт-пилигрим,

Хорошо я разбрасывал в грязь драгоценные камни.

И они ожидали меня на моих стеллажах,

И тимур возвращался, тимур разговаривал с ними,

Ничего я не должен тебе, дорогой падишах,

И запомни навеки мое европейское имя.

***

Теперь я стал совсем другим,

Больным запуганным поэтом,

Из носа выдерну пинцетом

Растительность тяжелых зим.

Но ты не слушаешь меня,

Моя нечаянная радость,

Даешь мне заливную сладость,

В страну любви меня маня.

Наступит ночью новый год,

И будет утром детский праздник,

Ученый хрыч заводит басни

И булку просит бегемот.