***
Жизнь потекла по весенним законам,
Сколько долгов у тебя на счету,
Так подобает смеяться влюбленным,
Завтра мы будем плодить нищету.
Будем не думать о правде и чести,
Будем идти неприглядным путем,
Сколько ненужного, если мы вместе,
Сколько чужого, когда мы вдвоем.
Но мне известен финал их романа,
Верил во что-нибудь кроме вождя.
И не вернулся со смертью тирана,
Сняв посвящение после дождя.
Белорусский вокзал
1.
Девушка на мосту...
Хватит уже об этом,
Я никогда не расту,
Я становлюсь поэтом.
Дерзкий Ашик-Кериб,
Плач и мольба ашуга,
Ленин – мохнатый гриб...
Хватит уже, Калуга.
Помолчи, Кострома,
Нечем прикрыть нам сраму,
Это она сама –
Наша дорога к храму.
2.
Леонида встречает на Белорусском вокзале
Ксеркс, который не выпорет море,
Я смотрю кино в бесконечной печали,
Я смотрю кино в обреченной Гоморре.
Фессалийцы скачут на нибелунгах
По пескам бескрайним царя Камбиза,
И сидят герои на небе лунном,
Где досталось каждому по карнизу.
Я еще не понял про день победы,
Этот день победы, что был салютом,
На меня спускались другие беды,
Но я с ними тоже сражался люто.
3.
Хорошо поехать в Каменск
И услышать про фрамугу,
Подождать стихов покамест
И прижать к себе супругу.
Посадить иргу и липу
Возле обмелевшей Утки,
Отложить большую кипу
Ради легкой прибаутки.
Что зачтется нам в итоге –
Геродот или сальгари?
И спокойства и тревоги
Спрячу в книгу – свой гербарий.
4.
Витязю в тигровой шкуре
Надоело в жесткой шкуре,
И по-пермяковски нежно
Он запел о ней прилежно.
Что же ты наделал суши?
У тебя солены уши.
Даже глупые газели
Убегают от метели.
Но скрывается коварно
Здесь мелодия гитарна,
И пускай на ней играет,
И никто не умирает.
5.
Вырвется, вырвется, вырвется
Малое слово мое,
Визбора, бормана, штирлица
Майское это нытье.
И никуда не попросится
Дальше кровати моей.
Кто это с ней еще носится,
Кто этот жалкий плебей?
И ничего неприличного
Я никому не сказал,
Много останется личного
И белорусский вокзал.
***
«Кто может сравниться с Матильдой твоей?», –
Сказала легенда нерусского рока,
Поет соловей для несчастных людей,
И мне так всегда, так всегда одиноко.
Когда опускаются руки твои,
Когда обращаешься к зеркалу только,
Когда над тобою поют соловьи,
А ты пятачком роешь землю под польку.
И в зеркале вместо твоих папаген
Поклонится кто-то в навязчивом черном,
Худой рухнет мир с постоянных колен
Под резкие звуки гармони задорной.
На месте качается желтый вагон,
Поет папагена на жарящей крыше,
Я с зиппо иду на вечерний балкон
Светить огоньком тем кто ниже и выше.
***
Карло Гольдони сидит в гондоле,
И не родится, не состоится.
Он не напишет о турандотке
И не залезет в мой стих короткий.
Так получилось и так попался.
Не состоялся, не состоялся.
***
Мы переехали из Абердина,
Полные брюки и трубы трубят,
Ариведерчи, отель Сан-Мартино,
Счастье свое мы нашли без тебя.
Так ли оно составляется счастье
И в нем замешан какой-то отель?
Мы стали целого нужные части –
Квентин и Дорвард срединных земель.
Были нам лужею воды италий,
Стали приемлемым наши плевки,
Мы заржавели дамасскою сталью,
Мы перешли со стишков на смешки.
Утром проснулся – отель Сан-Мартино,
Скач на скакалке под песню Кар-мен,
На тренировке боксерской трясина,
Скачем и скачем под вой перемен.
Бой безнадежный с загадочной тенью
Мы проиграли, но счастье нашли,
Ариведерчи, скакалка смятенья,
Дикие вепри заморской земли.
***
Уже написан Вертер,
Саламбо и дээр,
теперь пусть пишет Кердан
стихи про ГДР.
А Барма тот, что Постник
Построит город-сад,
под низ положат кости
строительных ребят.
Мы в город изумрудов
идем дорогой трупов,
несем алмаз венечный
и прянику жуем.
Исполнит три желания
соломенный Укупник,
трех толстяков зарежем мы
и славно заживем.
***
Повернулось счастье ко мне спиной,
Я остался брошенный водяной.
Натянул рюкзак и пошел в поход,
Вот такой вот бардовский поворот.
И тогда митяевский Таганай,
И тогда же визборовский Домбай.
А теперь июньским и теплым днем.
Вспоминаю горьково о былом.
Пусть она останется стариной,
Я такой же ласковый водяной.
Серебряная роса
1.
Очень много нескладного Пущина
Удалось перегнуть,
И теперь я, как вольноотпущенник,
Должен бить себя в грудь.
Но как много позорного прошлого
Бродит в слабой груди,
Не забыть, не увидеть хорошего
В том, что все позади.
Фридрих снова к себе возвращается
И себя не корит,
Ну а мне ничего не прощается
И, как солнце, горит.
Были дети крестьянские,
Было много всего,
И вино себастьянское
Для меня одного.
2.
Маричка или Мессалина –
Как Бунюэль ни называл,
Слепили их из пластилина,
Как Галатею злой Дедал.
Что перепутал – то и вышло,
Но получил чего хотел:
Она на раскаленной крыше,
Он виноват и не у дел.
Яйцом каким-то нюренбергским
Идет, но надо заводить,
Продажно замыслам имперским
За нос дает себя водить.
Но некуда бежать из Рима
Элагабалов, каракалл,
Империя непобедима
И вечен банк "Империал".
3.
Уже написан вертер,
Алмазный мой венец
Доехали до Перта
Мы тоже наконец.
А так хотелось славы
Мне в городе другом,
Но здесь иные нравы
И думы ни о чем.
Прекрасное далеко –
Лишь песня, а не быль,
Артемио - жестокий,
Но девушку любил.
Они наобещают,
Что старость- это Рим.
Фуэнтес их прощает,
Себя лишь не простим.
***
Кто не верит в ожившие маски,
Тот сопьется и скоро умрет.
А кто верит в брабантские сказки,
Тот спокойно и долго живет.
А кто мечется между краями,
И не хочет пилюлю принять,
Темноту поджигает кострами,
Но не хочет на свет поменять.
На того смотрят мудрые люди
Добродушно ему говорят,
Было много таких интерлюдий,
Не входи в этот доблестный ряд.
Было много подобных калигул,
Но кому это как помогло,
Напиши лучше добрую книгу,
Пусть кому-нибудь станет тепло.
***
Декоратор должен писать декорации,
А чиновник должен читать стихи,
И поэтому я в обычной прострации,
Мои строчки загадочны и легки.
Издеваясь над наивным зрителем,
Я сижу, таинственный, за столом.
Я читаю девочкам, их родителям,
О себя волнующем, на своем.
Дорогие девочки, вы меня не слушайте,
Кушайте полезную вы морковь,
А они с открытыми ртами слушают,
Пусть я буду первая их любовь.
| 
