***
Дождь небесный и звон колокольный,
А затем происходит просвет,
Быть на свете легко и прикольно,
Никаких шопенгауров нет.
Лучше в мокрой земле покопаться,
Поискать дождевых червячков,
Чем в мозгах своих грязных пытаться
Усмирить беспокойных сверчков.
Аэлита живет не на Марсе,
Бесполезно – уехать в Тибет,
Выступаешь в бессовестном фарсе,
И сверчки подпевают тебе.
***
«Герою, муза, будь послушна», -
Спер у Петрова сукин сын,
Но никому оно не нужно,
Мой добродушный господин.
Женат на платиновой дуре,
Забросил пьесу про Мадрид,
Такой герой в литературе
Есть вымирающий подвид.
Мы соберемся на скамейке,
Друг друга скромненько прочтем,
Подарим бедным три копейки
И ничего не украдем.
***
Как зелена была моя долина,
И сладок был башкирский виноград…
Теперь такой же горький я ослина
И почему-то этому я рад.
Каким я был, таким я и остался,
И те же страхи мучают меня,
Но хорошо, что я еще не сдался,
Не потерял позорного огня.
Да, много шишек, стыдобы и сделок,
И жжет меня мой внуренний огонь
За груду недоеденных тарелок,
За свору незаконченных погонь.
Мои хвосты с крючка еще не сняты,
В пороховницах есть еще запас,
Да иногда случаются расплаты,
И вновь себе даешь последний раз.
***
Вначале придумают слово,
Потом производят предмет
Из этого самого слова
По меркам особых примет.
Но чтоб это слово придумать,
Иметь надо пяди во лбу,
И думать, и думать, и думать,
Забыть про другую судьбу.
Чилим, халоцинтия, терпуг,
И дальневосточный трепанг,
Носи уцененную нерпу,
Не фриц ты какой-нибудь ланг.
***
«Товарищ, я вахту не в силах стоять», –
Сказал он Уильяму Блаю,
«Ты мне не товарищ, ты русская блай», –
Ответил Миклухе-Маклаю,
На берег Маклая сошел наш Маклай,
Остался-таки человеком,
А зверь и паскуда - отъявленный Блай
Не станет никак человеком.
И что крестоносцы приносят лишь зло,
Сказал Гумилев, тот, что младший,
Уильяму Блаю подали весло,
Сказали – греби-ка подальше.
И Лоутон с Хопкинсом больше нигде,
А правда во всем виновата,
Она загуляла, ушла по воде
На маленький остров, ребята.
Она там живет, варит свой самогон
И ездит на классном пикапе,
Кларк Гейбл и Мел Гибсон издали закон
О выборах нового Папы.
***
Люди, которые не умирают,
И люди, которые умирают.
Снежинки на кладбище тают, тают,
А люди живут или умирают.
А перед этим можно поплакать
В холодный дождь и сплошную слякоть,
Слезинки будут капать, капать,
Дождинки будут плакать, плакать.
А там не будет уже плохого,
И ничего не будет святого,
И ничего не будет такого,
Чего хотелось совсем другого.
***
Кто придумал асфальт
Или водопровод?
Кто-то был в детстве альт,
А теперь водку пьет.
Наконец, он умрет
И тогда наверху
Соловьем запоет
Вновь у всех на слуху.
И зачем же он жил
После порванных нот,
По асфальту ходил,
Тратил водопровод?
Чтоб вложить сразу боль
В этот райский концерт
Боль из сломанных доль,
Зажевавших кассет?
Застрелиться, повеситься или жениться
И счастливою жизнью немножко пожить,
Прокатиться по кругу, назад возвратиться
К нашим грустным баранам и жалко тужить.
Но зачем возвращаться, туда возвращаться,
Можно где-то в пути потихоньку застрять,
Со своими идейками вмиг распрощаться
И обычным, и добрым, и ласковым стать.
Оборвать этот стих вот таким восьмистишьем,
Не читайте, что будет в последней строфе,
Потому что неправда такое затишье,
Потому что он снова вернулся к себе.
***
«Золотое яблоко»
переехало,
а на месте «яблока»,
больше ничего.
Я иду по улице
на дзынь-дзынь трамвай,
пусть погода хмурится,
скоро будет май.
Через 8 месяцев,
в будущем году,
павших листье месиво,
я еще иду.
***
Ангелы летят над бродвеем,
Ангелы летят над уралом,
Но мы больше их не жалеем,
Не глядим на них даже даром.
На их место пришли другие,
Покрасивее, помоложе,
Что сегодня для нас мессии,
Но они постареют тоже.
Но и те помогли кому-то,
А сейчас в небесах летают,
И мы стали добрей как будто,
Значит, ангелы не умирают.
Черная стрела
1.
Никого не останется из капетингов,
Точно также как из злых каролингов,
А останется одна Азарика,
Потому что я читал эту книгу.
Я читал ее, когда жив был автор,
Перечитывал, когда умер автор,
Я верну ее, несмотря на мрачность,
На ее совковость, стихов невзрачность,
Потому что там была Азарика,
Потому что я люблю эту книгу.
Я люблю, конечно, и Билли Бонса,
Но Джоанна с Диком – два главных солнца.
И покуда томы, покуда геки
Не главнее Феликса или Бекки,
Пусть еще останется Коцюбинский,
Раз рассказ про сон был не очень свинский.
2.
Когда мы вернемся – все будет иначе,
Но мы никогда не воротимся в Портленд,
Не лучше невзгод жизнь с семьею на даче,
Пора уже выбрать свой маленький подвиг.
Пора уже выбрать свой собственный постриг,
Найти себе келью у моря по вкусу,
Разрушить напрасно истоптанный мостик,
Остаться в заманчивом мире иллюзий.
Тогда и настанет свободное время,
Мы больше уже никуда не сорвемся,
Но я уже знаю, в чем подвиг над всеми,
Все будет иначе, когда мы вернемся.
3.
После тонкого человека
Не закончится этот диск,
Будут песни другого века
И вернется старинный писк.
Будут дерзкие мини-юбки
И глубокие декольте,
И полеты сергея бубки
На зияющей высоте.
Это вдруг про шесты я вспомнил,
Вот и рифма сама пришла,
Да и книжка от Анны Комнин
С детских лет у меня была.
Только я не читал ту Анну,
Феофанову я смотрел,
Я входил в другую команду,
Исинбаевой не болел.
Гаем Гисборном был я играх,
Жалким рыцарем без побед,
Вспомнил песню еще о тиграх
На пластинке из детских лет.
«Ап, и тигры у ног моих сели,
Ап, и тигры в глаза мне глядят,
Ап, и кружатся на карусели,
Ап, и в обруч горящий летят».
Приемный покой
1.
Только так не иначе,
напролом, через боль,
и другие задачи,
и известен пароль.
Я бы вынес и это,
только стало мне лень,
лучше нищим поэтом
наводить на плетень.
2.
Не узнаю концовку
про машину любви,
сделаю остановку
в середине пути.
По торговому центру
беспричинно пройдусь,
не крути киноленту,
ничего не боюсь.
3.
Что и было святого –
постепенно ушло.
Что же до остального –
То сплошное фуфло.
Врать и не оставаться
чистым перед судьбой,
но и здесь попытаться
оставаться собой.
4.
Кризис сорокалетья –
саломон-катерпиллер,
здесь одни междометья,
эх, причем здесь уистлер.
ахи, охи без принципа,
сам себе господин,
из далекого лейпцига
прибежал мистер Бин.
5.
На зеленых просторах
отрывается Альф,
я уеду на скорой
в городскую печаль
и приму для покоя
твой приемный покой
я остался с тобою
но остался собой.
6.
Бонусов набежало,
тратить деньги пора,
нам и этого мало,
взрослая детвора.
Потому что мне сорок –
я игрушку хочу.
Я приеду на скорой
И за все заплачу.
7.
Из болота мещанства
не вылазит кулик,
от такого гражданства
головою поник.
Он когда-то пытался
там о чем-то кричать,
но говна нахлебался
и пришлось замолчать.
8.
На уста наложили
пряничную печать,
запугали, забили,
что б не вздумал мычать.
Но он выплюнул пряник,
вызывающе встал,
стал презрительно крайним
и опять промолчал.
9.
Отложи джованьоли,
сабатини не чти,
много времени что ли
в середине пути.
Лучше дальше отчалить
по своим пустякам,
остальные печали,
оставляя стихам.
10.
В последний день сентября
сочиняю такую хрень,
в грязь упавшей листвой сгоря,
и сгорев, и через плетень.
Еду с дочкой одной
я за дочкой другой,
в поезде под землей
в свой приемный покой.
***
Иудейская война,
Ты ни в чем не виновата…
У тебя одна жена,
У тебя одна зарплата.
Здесь не пустят на порог,
Там решат самотоводом…
Дядя Флавий, как ты мог
Перед собственным народом?
Кто же это сочинил –
Автор, кесарь или Дарвин?..
Не поможет даже СНИЛС
Избежать подобной травли.
Уезжают из страны,
От себя не убегают…
«Лишь бы не было войны», -
Нас пророки призывают.
Почему у нас нельзя
Без испуга и обмана?..
Проживаем проскользя
На зарплату от тирана. | 
