1.
Она выстояла в этот сильнейший ураган, который обрушился на деревню
вчера. Она видела за свою почти полувековую жизнь таких ураганов
несколько. Вчерашний был одним из самых страшных, пожалуй. Ветер ревел,
как обезумевший зверь, разрушая всё на своём пути. Ломались с хрустом
ветки на клёнах и тополях за оградой, гремел шифер на крыше дома,
обрывались, как гнилые нитки, провода… А старая яблоня выстояла. Видно
так сильно в ней желание жить, и крепки корни, что никакому ветру-злодею
не справиться. Кружевная красавица-яблоня - вся деревня любовалась её
цветением, высока и статна, с большой раскидистой кроной, она была
издалека видна со всех сторон.
- Ох, и хороша твоя яблоня, Анна Ивановна! Даром, что дичка, а
цветёт – залюбуешься… - бывает, говаривали в старые времена проходившие
мимо бабушки Анны соседи.
Бабушка только смеялась в ответ:
- Да я и сама – дичка, не царских кровей, а по молодости тоже ничё
была. Редко кто из парней мимо спокойно проходил. Вот и Васенька мой
полюбил меня с первого взгляда…
Бабушка становилась серьёзной и смотрела куда-то вдаль задумчивым выцветшим взглядом некогда зелёных глаз.
- Эх, Васенька… - вздыхала Анна Ивановна, и уходила во двор, пряча набежавшие слёзы.
Василий Петрович геройски погиб в далёком сорок четвёртом, выполняя
задание по разгрому немецких захватчиков в районе крымской Сапун-горы.
Сын Анны и Василия так и не увидел своего отца, ведь родился он в конце
сорок первого, уже в эвакуации, в то время, как отец уже воевал с
фашистами. Анна Ивановна больше не вышла замуж, всю жизнь посвятив сыну
своему. Выучила его, и в институте, и в аспирантуре, чем могла помогала и
когда Дмитрий женился. Внучку свою обожала и баловала. Людочка всё лето
проводила в деревне у бабушки, предпочитая деревенские каникулы шумной
жизни пионерских лагерей.
Давно нет уже на свете и Анны Ивановны, и сына её, и невестки, а старый деревенский дом перешёл по наследству к Людмиле.
2.
- Слышь, Вовка. Нам её за раз не свалить будет. Придётся по частям.
Стволов-то несколько от одного корня, да и раскидистая такая, падать
будет – опасно. Это тебе не сосну свалить – ту толкнул, да она и летит,
как свечка. А эта вон какая здоровенная, в разные стороны расшаперилась.
Давай сначала крупные ветки посрезаем, а потом и до стволов доберёмся, -
лениво потягивая папироску, сказал сидящий на деревянной лавочке у дома
работяга, которого в округе все звали Митричем. Он был трудолюбивым,
малопьющим, поэтому его часто нанимали в качестве разнорабочего - помочь
что-то по хозяйству.
- Давай так и сделаем. Хозяин сказал, ещё корни вытаскивать надо,
корчевать всё. Покупатель видно им условие такое поставил – чтобы
участок чистый был. Без деревьев и кустов всяких. Он тут будет особняк
строить с бассейном во дворе. Богатенький какой-то попался. Хороший
покупатель, хозяин сказал, не жадный. Только вот условие поставил.
Выполнять надо, - Вовка лениво зевнул. – Не выспался я седня из-за этой
халтуры.
- Ну чё? Курнём ещё по одной да за дело? Нам бы за сегодня
управиться, пока погода малёха наладилась, на завтра опять дождь
обещали. Вчерась вон какой ураган был…
- Митрич, а ты не знаешь, куда хозяин-то с хозяйкой сваливают? В Германию что ли?
- В неё, к фрицам. Ага. У хозяина там родня какая-то нашлась, помогли с документами и всё такое.
- Вот подфартило! Мне бы таких родственников где-нить в Штатах, али в Австралии. –Вовка мечтательно улыбнулся.
- Зачем в Австралии то, Вован? – Митрич хохотнул, притушивая
папироску. - Там крокодилов тьма тьмущая, а в море - акулы. Одне
зубастики, короче. Не-е, лучше в Америку поезжай, к Обаме. А я к тебе в
гости нарисуюсь, гульнём с тобой - пущай Америка вздрогнет.
Кореша громко засмеялись, и стали лениво-нехотя подниматься.
- Ну чё, поехали?
3.
- Людмила, ты определенно сошла с ума. Ну что за капризы, ей-богу?
Мы же уже обо всём договорились. Документы готовы. Квартиру продали,
последние две недели по договору здесь живём. Что на тебя вдруг нашло?
Не понимаю… - солидный, хорошо одетый мужчина, нервно крутил в руке ключ
от машины, позвякивая брелком, и сердито поглядывал на жену.
- А ты меня никогда и не понимал, Боря. Особенно последние годы. Жил
своей жизнью, пропадал вечно на работе. А где я, что я, как… Тебя ведь
это мало волновало, правда? Лишь бы дома всё сделано было, да
обеды-ужины вовремя. Я и за бабушкой сама ухаживала почти два года, ведь
слегла она вмиг после того, как родители мои в аварии погибли. Сколько
раз ты спросил у меня – нужно ли что? Может, помочь? Нет, я не упрекаю.
Деньги в доме всегда были, я понимаю, ты зарабатывал, заботился. Только
иногда этого мало бывает… - Людмила глубоко вздохнула. - Не могу я
уехать отсюда. Корни здесь у меня. Не могу. Как представлю, что на
могилку к маме, к отцу, к бабушке некому ходить будет – так тоска меня
душит. Больно мне, Борис. Плохо так на душе, как будто предаю кого-то…
Да, наверное, так и есть, предаю. Деда, который с фашистами воевал,
бабушку, которая мечтала, что здесь в деревне ещё не одно поколение
ребятишек вырастет. Больно. С корнями-то всё отрывать… - Людмила снова
заплакала.
- Нет, сил моих больше нет! Надоело! Сколько можно? Взросленькая ты у
меня. Сорок лет, не восемнадцать. Люда, ты только знай, я в этой стране
не останусь ни одного лишнего дня, – сказал, как отрезал, Борис. - Если
ты остаёшься, я подаю на развод. Думай. У тебя времени не так много в
запасе. Ну посмотри на себя – кому ты здесь нужна? Старая училка!
Бессрочная завучка! С неврастенией и нищенской зарплатой. Дети вон над
тобой ржут! Интеллигентка в седьмом колене, блин. Чем гордиться то?
Дипломами да болячками?
Борис стал краснеть, голос его срывался на крик, но крик получался
фальшивым и неубедительным. Людмила смотрела на толстого лысоватого
человека, который кричал на неё, обижая и оскорбляя походя и её, и всех
её родных. Смотрела и не видела в нём мужа. Это был какой-то чужой
человек. Мелочный, приземлённый, думающий только о своей выгоде,
надеющийся выбраться из проблем, которые, как ему казалось, останутся в
стране, из которой он спешно уезжал.
- Делай, что хочешь, Боря. – устало выдохнула она. - Я остаюсь.
- Дура! Нет, вы посмотрите на неё – зов крови в ней проснулся. А
жить-то ты где будешь? Бомжиха! Квартира уже - тю-тю! Через два дня идём
дом деревенский продавать, задаток уже получен. Выгодно так
договорились, надо только участок освободить и расчистить. А ты –
здрасьте-приехали!
- Боря. Не кричи. Дом принадлежит мне. Я передумала его продавать. Я буду там жить.
- Ненормальная! Идиотка! Ты понимаешь, во что ты хочешь вляпаться?
Мы взяли задаток! Тебе же придётся его вернуть по договору в двойном
размере! Где ты возьмешь денег? Я не собираюсь оплачивать твою блажь! Ты
пожалеешь об этом поступке. Подумай хорошо. Ну мы же всё решили, Люда,
ну давай уже по взрослому. Ты останешься здесь одна. Сын в Россию не
вернётся никогда, он уже три года в Европе.- Борис что-то ещё говорил,
временами переходя на крик, а потом вдруг выдохнул. - А впрочем…
Поступай, как хочешь, надоело!
Борис обмяк и затих, как сдутый воздушный шарик, как будто устал
бросать прописные, как ему казалось, истины в пространство, как будто
осознал наконец, что его всё равно не услышат, и все увещевания
бесполезны. Достаточно было посмотреть на Людмилу, чтобы понять, что она
приняла решение и не изменит его. Лицо женщины стало каким-то спокойным
и удивительно светлым, как будто не было бессонных ночей и тревог со
сборами, как будто не было ежевечерних слёз в подушку и горьких сомнений
– правильно ли поступает она.
- Боря, попроси Митрича с Вовкой, пусть приедут, помогут мне вещи в деревню перевезти.
- А они сейчас в деревне как раз. Я им велел яблоню спилить и сирень раскорчевать.
-Яблоню?- Людмила подскочила, как ужаленная. - Бабы Анину яблоню? Да что ж такое…
Комок снова подступил к горлу, но Людмила взяла себя в руки:
- Алло, девушка, такси можно вызвать? Мне в деревню нужно срочно
уехать. - Людмила диктовала адрес диспетчеру такси по сотовому и
одновременно обувалась.
-Поскорее, девушка, дело срочное. Да, спасибо, уже выхожу.
- Нет, ты всё-таки сошла с ума! Ты куда поехала, Люда?-
устало-ошарашенно спросил Борис. – Куда ты поехала, я тебя спрашиваю?..
- Домой, Боря. Я поехала домой…
|
