Из своего раннего детства я помню очень многое. Говорят, не все люди обладают такой способностью и в зрелые годы легко забывают далекое прошлое.
Я же помню себя с младенческого возраста, вернее, ползункового.
Помню дом, где мы жили, свою кроватку с огораживающей сеткой, напротив – окна, занавешенные серыми солдатскими одеялами, из-за которых пробивается летнее, не заходящее даже ночью заполярное солнце. Помню, как ползала за мамиными ногами из комнаты в кухню и обратно, мешая ей готовить еду к возвращению отца. 
Помню все свои нехитрые и немногочисленные игрушки, сработанные солдатскими умельцами; как сейчас вижу картину «Княжна Тараканова в Петропавловской крепости», очень точно скопированную в полную величину полковым художником с репродукции из «Огонька». Помню всех соседей, и как в три года впервые попробовала шоколад, и до сих пор не забыла свои страшные детские сны… 
Но самая памятная история случилась со мной, когда мне было года четыре или чуть меньше.
Жили мы тогда в одноэтажном финском домике на два входа. В нашей половине, состоящей из двух жилых комнат, кухни, коридора, тамбура с двумя холодными кладовыми и одной уборной, селились две семьи. Сосуществовали всегда мирно, поскольку делить было нечего. Мужчины служили в одной воинской части, имели равные звания, были друзьями и проводили на службе весь световой день, возвращаясь домой лишь к ночи, когда в казармах наступал отбой. Женщины воспитывали детей, готовили нехитрую снедь, а в свободное время, из-за отсутствия иных развлечений, вышивали крестиком по канве необычайные цветы, украшавшие затем несложный семейный быт.
Дети, как правило, дружили между собой, несмотря на разницу в возрасте, впрочем, незначительную. Иногда рядом с людьми жили кошки, а вот собак не заводили - не до них. Прочей живности и в помине не было: ни коров, ни лошадей, ни кур, ни гусей.
И вдруг в поселке появилась коза – самая настоящая. Она свободно разгуливала вдоль домиков, пощипывая мох и редкую траву. Животное не обращало на нас, детей, никакого внимания, но мы его побаивались, и как оказалось, не напрасно. 
В один из весенних дней мама отправила меня погулять. Я спустилась с невысокого крыльца из четырех ступенек и увидела козу, которая  в десяти шагах  в упор смотрела на меня. Что ей не понравилось, не знаю, но она воинственно заблеяла и направилась в мою сторону, низко наклонив голову с острыми рогами. Я в страхе вскарабкалась обратно на крыльцо и оглянулась: коза передними ногами уже стояла на нижней ступеньке. Я отступила на два шага - коза переместилась на середину лестницы. В небольшом тамбуре распахнуты настежь все двери, кроме той, что вела во внутренность домика. Коза устрашающе мотнула головой и взобралась на верхнюю ступеньку. От отчаянья я шагнула в первое открытое помещение и захлопнула за собой дверь. Не знаю, сколько минут просидела я в полутьме, прислушиваясь к постукиванию копыт о деревянный пол, но вдруг за стеной стало тихо.
Осторожно выглянула я в тамбур сквозь узкую щель: коза в кладовой напротив, опираясь передними копытами о табуретку, пила компот из кастрюли, которую соседка выставила на холодок, чтобы содержимое побыстрее остывало. Я снова прикрыла дверь, побаиваясь выйти и прогнать непрошеную гостью. Что случилось с нахалкой дальше, мне неведомо, но через некоторое время, когда вновь удалось выглянула в тамбур, там уже никого не было, а на табуретке по-прежнему стоял недопитый козой компот. Положение следовало как-то спасать, ведь напиток предназначался для соседских детей. Закатав рукава летнего пальтеца, я опустила свои ручонки в кастрюлю почти по локоть и стала вылавливать из неё разваренные фрукты, складывая их рядом на табурет. Не помню, какие мысли бродили тогда в моей четырехлетней голове.
За этим занятием и застала меня хозяйка многострадального компота. Она, ни слова не говоря, вытащила мои руки из кастрюли, сложила назад то, что я уже успела выложить на табуретку, вышла с емкостью на крыльцо и выплеснула все содержимое на землю, а потом удалилась на кухню, вероятно, варить новый компот. А ко мне, мокрой и липкой, выскочила мама и отшлепала по шаловливым ручонкам. Я тогда не умела еще говорить так хорошо, чтобы рассказать взрослым о проделках зловредного животного, и только тихо всхлипывала, в отчаянье повторяя: «Коза! Коза!»