Они были соседями по лестничной клетке. Вениамин Виталье­вич Виневитов, молодой учитель географии - небольшого роста, похожий на мальчишку, даже русая бородка его не старила, - жил в квартире № 5. Про таких, как он, говорят: "маленькая собачка до старости щенок". Напротив, дверь в дверь, был прописан и изредка появлялся Антон Загреба - здоровяк с кудрявой боро­дой, из Института вулканологии. О, это про них снимают фильмы: запакованные в серебристые скафандры, они берут из малиновой, пузырящейся лавы пробы... Или просто валяют дурака - лепят из нее, как из горячей глины, горшки для цветов или пепельницы.

Один из них преподавал географию, а другой эту геогра­фию делал своими руками - открывал, уточнял, докладывал.

Жили они рядом, года три, и только недавно познакомились, и почувствовали друг к другу интерес. Дом их был старый, чуть ли не со времен осады Петропавловска англо-французской эскад­рой - то одно отвалится, то другое тихо отпадет. Очень ста­рый дом... Такой старый, что в подъезде гробами все углы поотшибали.

В конце октября, когда одиноко от скверной погоды, Виневитов зашел по-соседски к Загребе, за гвоздочками. А там и разговорились.

- Все боюсь, как бы наше бунгало того... не рассыпалось, - добродушно посмеялся Вениамин Витальевич, держа в горсточке колючую кучку гвоздочков.

- Не рассыплется,- скупо улыбнулся Загреба, сунул куда-то в бороду свою страшенную трубку, начал раскочегаривать ее. Виневитов смотрел, моргал часто - чубук у трубки был вырезан из вишневого корня, в виде головы Мефистофеля, так что впере­ди бороды Загребы торчала еще одна бородка, крючком.

- Конечно, вам как специалисту виднее! - вздохнул Виневитов. - Однако мне в последнее время не по себе.

- Берите пример с главного архитектора Петропавловска! -посоветовал сосед.- Он в первом в Ламутии девятиэтажном до­ме поселился. - На самой верхотуре! Как в старые добрые време­на: построил инженер мост, идет по этому мосту локомотив, а инженер в фуражечке с кокардой под мостом стоит! И только так!

- Фуражечку-то на головку надевает или в руках смиренно держит сей инженер? - ехидно поинтересовался Вениамин Виталь­евич, присаживаясь на краешек стула - разговор его начал за­бавлять.

- На-бек-рень! - отсалютовал клубом дыма Загреба.

- Напрасно, батенька, напрасно,- посочувствовал Виневитов, - В жизни всякое бывает. Строили они мост, просеку рубили … Потом берега бульдозером срезали, сваи в землю вколачива­ли... Землю уродовали. А берега потом возьми да и разойдись! Спасибо за гвоздочки, - И ушел с загадочным видом.

" А этому архитектору и смелым побыть можно", - подумал он вколачивая гвоздочек в холодном туалете. - "Там здание улуч­шенной планировки, с горячей водой, лифт всегда будет работа­ть. Я бы тоже за счастье счел на девятом этаже с теплым клозетом пожить, жизнью рискнуть. Не дают! Не пускают на от­чаянный поступок! Ах, да бог с ними, я человек маленький".

Вениамин Витальевич любил поиронизировать над своим неве­ликим ростом, а сам грустно думал при этом, что вот уже лет двадцать у нас судачат про акселерацию, а все больше по стра­не ходит маленьких людей.

Но честолюбия он был большого. И все от фантазий, от соприкосновения с географическими картами. Когда разворачиваешь свернутые в рулоны материки и океаны - чувство острейшее, от которого мысли приходят самые неожиданные. Их накопилось у Вениамина Витальевича много, распирало его от этих мыслей, как бы сказал бывший однокурсник, ныне работник соседней ко­чегарки: "М-манометр з-зашкаливает..."

Поэтому во время следующего визита к соседу он решил немного при­открыться, сперва с малого, конечно - пощупать почву.

- Антон Михайлович, - начал он, сидя на этот раз в широ­ком кресле, закинутом жесткой медвежьей шкурой. - Вот я смотрю, у вас карты висят: Ключевская группа вулканов, Корякско-Авачинская. И вот самая большая - вся Ламутия наша. А что, целиком Землю-матушку не рассматриваете? Так сказать, в совокупности?

- А что вас интересует? - рассеяно спросил Загреба, разливая чай по чашечкам японского сервиза.

- Да вы знаете... - мелким смешком рассыпался Виневитов. - Ученики у меня пытливые, прямо и не знаешь - что от них ждать... Недавно один спрашивает: " Вениамин Виталич, а почему все мысы на юг направлены?" - а я и не знаю, что ответить...

- То есть? - буркнул Загреба и поднял лохматую бровь.

- Как бы это понагляднее... Жалко карты мира нет под ру­кой. Давайте, я быстренько к себе за ней сбегаю...

- Не надо. Объясняйте на словах. Я ее... вижу.

- Прекрасно. Смотрите... - Вениамин Витальевич повел в воздухе чуткими пальцами, словно слепил в воздухе все материки. Итак, южные мысы... Я имею в виду крупные мысы... Африка: мыс Доброй Надежды - этакий треугольник, Южная Америка: мыс Горн - острый угол, Индия - вообще графически четко на юг указывает, даже нечто вроде точки как у восклицательного знака - это остров Цейлон, я надеюсь, вы поняли… - Виневитов прихлебнул чаек, на чашечке была нарисована гейша. А, кстати, заварка, мне кажется, оттуда... А сама чашечка сделана в стране, которая тоже на юг своим острым мысом указывает. То бишь, в Японии. А выше - Сахалин с двумя южными мысами... Но я забыл про Малайзию, Корею - так чаепитием увлекся - там остроконечность мысов не так ярко вы­ражена, но направление выдержано. Наконец, наша Ламутия! Как ее раньше называли, родимую, - Нос! Некоторые сравнивают этот полуостров с рыбой, устремившейся к югу. А мне кажется, особенно, если взглянуть не на административную, а на физическую карту, где в центре - Срединный хребет - неровный, выщербленный... такой, знаете, с раковистыми изломчиками, а к кра­ям утончается… да это же кремневый нож, древнее оружие, и острием он тоже повернут на юг! Есть южные мысы у Австралии – эдакими двумя рогами материк тоже вытянулся к Антарктиде. А Флорида, Калифорния, а мыс Фарвель, что на юге Гренландии! На юг! Все на юг!

- Любопытно,- сказал отрывисто Загреба. - А что же мы имеем на северном направлении?

- Почти ничего! - радостно воскликнул Виневитов.

- Ну, как же... - Загреба поднял тяжелую руку, начал заги­бать толстые пальцы. - А мыс Йорк на севере Австралии, полуостров Юко­тан, Антарктический полуостров... Я всего точно не помню, на­до и в самом деле посмотреть атлас.

- О, с вами приятно общаться! - откликнулся на медвежью шкуру Виневитов. - Можете не трудиться, не доставайте атлас. Вы по памяти назвали все, что может служить контраргументом. Согласитесь, этого мало! Феномен южных мысов есть!

Загреба, осторожно опустил бровь, задумался. Вениамин Витальевич не без удовольствия наблюдал, как у того зашевелилась борода, кожа на загорелом лбу собралась складками, вздулись на висках вены. Наконец, он сказал:

- Я, как вы знаете, занимаюсь всего лишь химией вулканов…

"Ага! То-то!"- быстро подумал Виневитов.

- Однако, моя химия взаимосвязана с тектоникой. Сей­час многое в геологии базируется на теории Вегенера - слыхали, наверное, про такого... Мне кажется, ваши южные мысы... оттуда. Из Вегенера. Я поговорю с нашими мужиками, они копают эту те­му глубоко, должны ответить вашему пытливому и любознательно­му...

Вечером Вениамин Витальевич работал у себя в комнате.

- Поговори, поговори… - машинально бормотал он, быстро исписывая столбиками цифр школьную контурную карту, - Они тебе расскажут про Вегенера... Я бы еще рассказал тебе про тезку твоего, Антона Ливенгука, про вашего Эдуарда Константиновича Циолковского, и про Иоанна Кеплера... А может, тебе интересно вспомнить Менделеева Дмитрия Ивановича?

Странная это была перекличка. Зачем скромный учитель географии Вениамин Витальевич Виневитов потревожил тени великих? По какой такой системе собрал их из разных веков? Что за нуж­да была?

Была нужда, но о ней позднее он хотел открыться. А систе­ма здесь простая - по мнению Виневитова, эти достойные люди вошли в историю сразу же, рывком, без длинной и утомительной лестницы работ, чинов и званий. Вениамин Витальевич всегда го­ворил: талант категория качественная. Просто надо уметь уви­деть в восточном побережье Бразилии точный контур западного берега Африки, увидеть и понять такую простую вещь, как понял Вегенер. И тогда пра-материк Панагея появится не только в его воображении, но и в учебниках, а самое главное - возродится в умах людей. И континенты поползут, разрываясь, по поверхности планеты, и вздыбятся горы, и вскипят моря... И все это - про­дукт ума простого человека!

Нужно не бояться немного, поработать руками, приполировать стеклышко, и ты увидишь новые микроскопические миры, как Антон Ливенгук. Что такое насмешки обывателя по сравнению с вечностью? Надо, надо рисовать эфирные города, космические корабли, строить модели дирижаблей, как Константин Эдуардович. Тоже - простой учитель… Коллега.

А Иоанн Кеплер, которого гак и хочется назвать по-русски Иваном... Все давно прекрасно знали и расстояния до планет, массу их, а он почувствовал в этом некую стройность, взял карандашик, позанимался немного арифметикой и наш уголок Вселенной приобрел порядок и узаконенность!

Не о вечности думал Вениамин Витальевич, не в грех тщес­лавия впадал... Душа его свободы просила! За долгие годы ра­боты с географической картой, слайдоскопом, кинопроектором и другими учебными пособиями он так часто повторял: Гвадалаха­ра, пустыня Чиуауа, Каролинские острова,- что, в конце концов это превратилось в пытку. Да, эти слова звучат как музыка, но, может быть, поэтому и томили, мучили душу: Дарданеллы, Син­гапур.... Рассказывать о них, не побывав там, показывать чужие фотографии - да человек он или говорящая приставка к учебнику географии! Ведь много-то ему не надо - походить, вз­глянуть, подышать там воздухом.

Вениамин Витальевич вздохнул, отложил карандаш, включил телевизор - единственную роскошь, которую он смог себе позволить – цветной «Горизонт». С экрана на него навели орудия танки, пошли на бреющем «Фантомы». Он переключил программу - ему тут же посоветовали предохраняться от СПИДа, пользуясь презервати­вами. Он нажал на клавишу, и, глядя, как картинка мгновенно собралась в одну точку и погасла, подумал - надо работать. Все это ужасно, если вдуматься - танки, СПИД - да, надо работать, в этом спасение.

Вениамин Витальевич сердито прокашлялся и возвел в квад­рат пятизначную цифру. Получилось нечто километровой длины. Не получается... Но он чувствовал, что Общая Формула Планеты где-то здесь, как говорится, на кончике пера.

Раньше он думал - а много ли мне надо? Поеду в Ламутию, это само по себе интересно! - поднакоплю там денег, куплю не­дорогую яхточку, - и вот она, Страна Восходящего Солнца! Ря­дом! Три дня попутного ветра...

Блажь, скажите вы. Милостивые государи, а вы слыхали про графа Беневского? Того ссыльного, что в прошлом веке из Усть-Большерецка, с западного побережья Камчатки бежал на Мадагаскар "со товарищи", организовал там город-республику по идеям утопистов того времени, но потом, впрочем, был убит стрелой в стычке с туземцами… Или с англичанами? Не важно! Нет ничего невозможного, когда решишься перейти через границу условностей.

Вениамин Витальевич задумался, глядя в окно. Почти у са­мого дома, двумя кварталами ниже, начиналась Авачинская бухта. Сейчас там, на рейде стояли три траулера, скользил стремитель­ным силуэтом эсминец, словно приклеившись к воде, замерла вдалеке игрушечная яхточка. Над ней, плавясь в заходящем солн­це, врезался в безоблачное небо Вилючинский вулкан. Чуть пра­вее, в горах, клубился пепельного цвета столб дыма - опять, похоже, вулкан Горелый раздухарился…

Когда он приехал в Ламутию, то не сразу понял, что му­чения его усугубятся: встречать на улицах насмешливых рыба­ков, видеть обветренные лица геологов, уступать дорогу пилотам, идущим дружной и веселой компанией. Слышать обрывки их разговоров: «Они подвеской за Скалистую за­цепились: мгла, ни хрена не видно – где земля, а где небо... Белая мгла. Вертолет - вдребезги, хвост в сотне метров валяется, - у командира открытый перелом, остальным повезло», - эти лица, и эти подслушанные разговоры он вспоминал потом на бегу, между шко­лой и домом, вечером, перед сном, представлял - как это было.

Когда Вениамин Витальевич снова посмотрел в окно, яхточка уже вышла из отраженного в воде Вилючика - крепчал ветер.

Вот так и он хотел подойти к чужим берегам, посмотреть, походить без сопровождающего. Он представлял почему-то порывистый, теплый ветер… и парус полощется, словно сердчишко в груди!

И что? Выйдет навстречу пограничный катер, чернявенький офицер в белой рубашке и шортах спросит; "Кто таков?" Да еще не по-русски спросит! А кто он? Кому он нужен? Кому и чем ин­тересен? Вот тогда и пришла мысль открыть нечто такое... Чтобы ответить с чувством собственного достоинства: «Я?! Я – Виневитов».

Он начал искать со статистики. Постарался понять - что общего во всех глобальных открытиях, какова их психоло­гия. Попробовал поработать с теорией Вегенера. Нашел в ее контексте несколько интересных моментов, потом бросил - частности... Нужно что-то именно глобальное, простое и убедительное. А с дополнениями к теории Вегенера замучаешься по ученым со­ветам бегать. Кстати, задачку с южными мысами он Загребе из своих старых разработок подкинул.

Вениамин Витальевич оглянулся на запертую дверь и достал из шкафа школьный глобус. Увидел бы кто из школьных коллег это учебное пособие - заподозрили бы в неладном. Может быть, даже в ненависти к его географии, в тайном садистском унич­тожении учебных пособий. Глобус был вскрыт кухонным ножом, врезан как кавун астраханский - как раз в районе Тихого океана была вырезана четвертушка и вид не раскрашенной изнутри картонки лишний раз напоминал о непрочности земной коры.

Покрутив выпотрошенный глобус, Вениамин Витальевич уста­новил его на столе, а по бокам положил две папочки канцелярс­ких – фактические материалы. Слева - войны, справа - катаклизмы слева - диктатуры, справа - эпидемии... Перед собой положил листок чистой бумаги и начал работать: с одной стороны - вой­ны во Вьетнаме, с другой - землетрясение в Ташкенте, взял школьный транспортир, слазил внутрь глобуса, замерил и записал угол. И опять: слева - Кампучия, справа - засуха в Центральной Африке – посмотрел, посветив внутрь Земли фонариком, записал. Небольшой разброс в показаниях получался, но это было где-то в пределах точности. И дальше: слева - Аф­ганистан, справа - Чернобыль, не было на глобусе границ и эпох исторических, а были только континенты, и обычные люди жили на них. Слева - резня, справа - чума, считал, записывал, скорбно качал головой.

За вечер он обработал более сотни цифр, зарылся в глуби­ну веков, пришлось летописи листать, а там летоисчисление по старо­му стилю. За окном было уже темно, кораблики на рейде свети­лись нарядно, и Вениамин Витальевич вздохнул, спрятал глобус, умылся, почистил зубы и лег спать.

На следующий день Антон Загреба позвонил ему прямо в шко­лу. У Вениамина Витальевича как раз "окно" было, сидел в учи­тельской, чай с карамельками пил.

- Здорово, сосед! - загудел в трубку Загреба.

- Здравствуйте... - испуганно отозвался Виневитов, огля­нувшись на любопытствующих учительш.

- Ты не смог бы сегодня вечерком к нам в институт загля­нуть?

- А что случилось? - насторожился Вениамин Витальевич.

- Мужики твою теорию южных мысов на машине погоняли, кое-что любопытное есть - сказал Загреба интригующе.

- А во сколько? – спросил Виневитов, соображая, что «погоняли» его теорию на компьютере.

- Часиков в семь. Я встречу у входа.

- Хорошо, буду.

В Институте вулканологии Вениамин Витальевич был один раз, водил седьмые классы на экскурсию. Конечно, дальше му­зея с фотографиями и вулканическими бомбами их не пустили, но общее представление он имел.

Вениамин Витальевич вошел в кабинет Загребы, с любопытством огляделся. Внутри ком­натки на стенках висели картинки,- сделаны они были цифрами и знаками препинаний. Рисовала машина, по человеческим образ­цам, естественно. Вот Джоконда... Кстати говоря, еще один пример простого и оригинального открытия. Вот эти вулканологи догадались пропечатать великую Мону Лизу на лазерном принтере, а сопоста­вить лицо самого Леонардо с картиной не догадались. А ведь где-то рядом топтались, совсем горячо было... Хотя чего проще - им еще месье Флобер в свое время подсказывал: "Мадам Бовари - это я". Казалось - творческие люди, должны понимать, что не только между гениями, а даже между мало-мальски талантливы­ми людьми существует взаимосвязь, своя внутренняя, в подтекс­те, полемика, свои духовные завещания - этакая эстафета. И все это вне границ и эпох… Он еще раз взглянул на лукавую улыбку Леонардо, который сбрил бороду, нарядил себя в женское платье, да и написал на холсте. Вениамин Витальевич вздохнул: да, могли бы получить прелюбопыт­ный результат, с такими-то калькуляторами - на целый зал электроники...

Появился Загреба и растянул на столе несколько распеча­ток. Вениамин Витальевич узнал мыс Доброй Надежды, мыс Горн, Ламутию. Вокруг них было что-то обозначено частыми крестиками. На других распечатках были сплошные графики, небрежно коррелированные красным фломастером.

- Что это?- вежливо поинтересовался Вениамин Витальевич.

- Вот, сосед, кое-какие соображения по поводу сейсмоактивности и шельфовых месторождений. Так сказать, в свете теории южных мысов! - довольно пророкотал Загреба.

- Да? - так же вежливо спросил Виневитов.

- Ну, на вас не угодишь! Кстати, хотел предупредить - не­льзя так бесхозяйственно обращаться с идеями. Вы бы хоть за­метку в журнал "Природа" написали, застолбили это дело.

- Пустое… - вздохнул Виневитов. - А пойдемте-ка, сосед домой, чай пить!

В автобусе, несмотря на поздний час, была теснота и дав­ка. Вениамина Витальевича, похожего в своей болоньевой куртке на мальчишку, совсем затолкали. Смущенно улыбаясь, он покорно подчинялся броуновскому движению толпы.

- Ну-ка вы, псевдоморфозы пирита по лимониту, уступите старшему место!- рокотнул Загреба на пацанов, развалившихся в кресле, и махнул рукой, словно сметая их этой широкой дланью.

- Еще и ругается... - заворчал было один из них, привычно дерзя, но потом осекся. - Ой, Веньмин Виталич, здрасьте!

- Здравствуй, Горбунков,- суховато ответил Виневитов, садясь. - Поздно гуляешь.

- Это не он ваш... пытливый и любознательный?- усмехнул­ся в бороду Загреба.

- Нет, не он,- невозмутимо ответил Вениамин Витальевич.

- А других теорий у того нет?

- Есть, такой уж он... Вот, например - теория средних мо­рей.

- Шо цэ такэ?- перешел на украинский Загреба.

- Мы опять представим атлас... Извольте полюбоваться – все настоящие моря в основном расположены в северном полушарии в средних широтах. Кстати, "настоящими морями" мой ученик на­зывает те, что подходят под определение в учебнике: "окружен­ные с трех сторон сушей". Такие штучки, как море Рисер-Ларсена или Гренландское море он не признает, говорит - погоня за именем на карте. В лучшем случае – это залив.

- М-да... Мысы - на юге, моря - на севере,- усмехнулся Загреба.- Возможно, это и лежит где-то рядом с Вегенером, но какой здесь практический смысл можно извлечь - не представляю.

- Бросьте, Антон Михайлович, - посоветовал Виневитов. - Мальчишка резвится, воображение у него играет. Мы с ним час­то из школы на автобусе ездим, так он меня в одну игру нау­чил. Мы как раз сидим так, как нужно. Вы смотрите в окошко, замечаете встречные машины, а я их угадываю... Минуточку... Вот сейчас навстречу идет "жигуленок".

- Да, и что? - не понял Загреба.

- Ничего, просто я его не видел, а ... почувствовал.

- Что вы мне голову морочите?- возмутился вулканолог.

- Давайте, еще попробуем... Вот, я смотрю на пол, могу вообще глаза закрыть. Сейчас идет... что-то большое. Автобус? Нет, там живого мало... Что-то большое...

Встречная машина прорычала мимо.

- КАМАЗ с контейнерами,- мрачно сказал Загреба. - Еще!

- "Москвич"?

- Цвет?! - рявкнул ученый, и Вениамин Витальевич виновато оглянулся по сторонам.

- Может, вам и фамилию тещи водителя сказать? - спросил он шепотом. - Не хотите - не играйте. Еще? Мотоцикл...

- Все ясно. Вы звук двигателя слышите.

- Да что я - кошка что ли? Не слышу, и в темноте не вижу.

- Зачем же вы мне эти... фокусы показываете?

Не знаю... Когда вы начали перемалывать на компьютере скромные наблюдения моего ученика, я подумал - а что, если взглянуть на все это в целом. Сесть, подумать и, при помощи интуиции, вот таким образом, как он научил меня определять встречные машины, - понять нечто большее, чем возможные месторождения в районе южных мысов. - Нечто большее! - забасил на весь автобус Загреба, даже приподнялся с сидения и на них оглянулись. - Да у нас целый институт работает над тем, чтобы доказать, что линия подводных глубинных разломов и корреляционная линия ламутских вулканов параллельны! Вот глобальная задача! Все остальное - частности! И наука - не фокусы с закрытыми глазами!

- Может, вы меня не поняли,- задумчиво сказал Виневитов. Я просто хотел сказать, что машина слабее ума человеческого. Да, прогресс нам большого счастья не принес. Одни войны, границы, затраты сил и средств… Как бы это понагляднее выразиться... графически что ли..., Древний человек, что изобрел колесо, был, безусловно, гений. И тот математик, что ввел понятие "нуля"- тоже, конечно, гений... Но обратите внимание - как похожи эти два открытия. Я, Антон Михайлович, не про внешнюю, так сказать, изобразительную сторону толкую: колесо - похоже на нуль, хотя мог же он в качестве знака крестик нарисовать... я про суть. Стали мы добрее, умнее от этого колеса? Грамотнее - да, но не умнее. Умный человек свою грамотность во вред себе не направляет!

В тот вечер они поссорились. Всю ночь Вениамин Витальевич мучил калькулятор, пока снова не сели батарейки. Формула должна быть простой, понятной любому человеку. И тогда он приплывет на своей будущей яхточке к любым чужим берегам! И на вопрос чернявенького пограничного офицера в шортах: " А ты кто таков?" - именно так и ответит: " Я?! Я - Виневитов." - "Бог ты мой, майн готт, мон шер, каррамба!" - воскликнет, конечно, офицер. – «Вениамин Витальич, радость-то какая»…

Он тихонько посмеялся над своими ночными фантазиями и опять загляделся в окно. Корабли на рейде светились как ново­годние елочки.

Можно было устроиться не плавбазу учителем, там сейчас организованы вечерние школы для рыбаков - это очень даже со­блазнительно: преподавать им географию в открытом море... Но плавбазы редко заходят в чужие порты, раз в год. А работать на траулере у него не хватит сил. И вообще - сейчас всю энер­гию, все силы нужно перераспределить в подкорку, в подсозна­ние, выжать из ленивого человеческого мозга все ресурсы! Нет, это черт знает что - ведь своя же башка, хочу я на нее шапку надену, хочу - пулей продырявлю, а хранит же три четверти своего потенциала на какой-то особый случай... Нужно взломать все эти запоры, раскрепоститься, только качественный скачок может изменить эту серую жизнь.

Он не жалел, что показал Загребе свою давнюю игру со встречными машинами. Во-первых, это такая мелочь, как и южные мысы, во-вторых, ему важно было знать реакцию этого ученого мужа, чтобы общаться с ним дальше. Ничего, могло быть хуже...

Вениамин Витальевич выбросил из калькулятора севшие батарейки, завалился на тахту, и перед тем как уснуть, еще раз полистал свои папочки с войнами и стихийными бедствиями. Потом уснул.

Формула приснилась ему под утро. Она была проста и гени­альна, как строка Пушкина: " На свете счастья нет, а есть по­кой и воля". Даже какая-то подсказка была в этой строчке - в Формуле то, что он обозначал одной буквой "С" надо было раз­делить на две составляющие и разнести их - одно в числитель, другое в знаменатель,- вот в чем тонкость: счастье равно покою и воле... Ай, да Виневитов, ай, да сукин сын!

Витальевич осторожно выбрался из-под одеяла, тихонько подкрался к письменному столу, быстро записал Фор­мулу на клочке бумаги, проверился - правильно ли? И потом уже, крупными буквами, тоже красным фломастером - что у нас, фломастеров, что ли, нет! - начертал ее в тетради! Прямо - на столе! И - размашисто - на обоях! Что еще оставалось делать? Он прошелся вприпляску до ок­на - где, ты, яхточка? Ее не было.

Стоять босиком на полу было очень холодно, и Вениамин Витальевич снова нырнул под одеяло, досыпать. Ворочаясь, он несколько раз повторил: "На­до же, под утро, как Дмитрию Ивановичу... Менделееву..."

Проснулся он от яркого солнца. Каббалистические знаки ФОРМУЛЫ рдели на стене. Теперь надо было проверить ее в действии. Виневитов нашел в своих учебных пособиях план города и долго работал над ним с цирку­лем и логарифмической линейкой. Потом торопливо выпил стакан кефира, оделся и пошел звонить соседу. Загреба долго не от­крывал и появился в дверях – в трусах и заспанный.

- Антон Михайлович, я прошу вас съездить со мной на Комсомольскую площадь. Кажется, мне удалось найти нечто неожидан­ное. Надо, чтобы вы убедились вместе со мной.

- Я за пивом хотел сбегать. Воскресенье же... - буркнул сосед, почесывая растрепанную бороду.

- У меня есть пиво, я отдам его вам, - солгал Виневитов, надеясь откупиться початой бутылкой коньяка, которую занесли в дом давно, кажется, еще с холодильником.

На Комсомольской площади клубился народ. Танк стоял на постаменте, подняв в небо пушку... Вулканы, нависшие над го­родом, притягивали к себе грозовые облака... Длинная очередь тянулась в магазин, там дешевое что-то давали по случаю воскресенья, люди снова, привычно и молча, давились в этой очереди, изредка оглядываясь на нависшее тяжелое небо.

Они подошли к афишной тумбе, заклеенной лицами мало кому известных артистов, и здесь Загреба, молчавший доселе как олимпиец, потребовал объяснений.

- Это просто как все гениальное,- грустно объявил Вениа­мин Витальевич.- Я воспринял нашу Землю и нас с вами, как нечто целое, живое и неделимое. Зло человеческое порождает обратную реакцию планеты. Чем больше на земле войн, тем больше - в ответ! - катаклизмов.

- Допустим, - усмехнулся снисходительно Загреба. - Поэ­тично. Вы меня сюда привезли затем, чтобы это сказать?

- Напрасно иронизируете. Эта мысль пришла мне в голову давно, несколько лет я обрабатывал статистические данные, считал, измерял, думал. Сегодня ночью я вывел Формулу Планеты. Я высчитал угол, по которому идет отражение. Все дело в угле отражения? Иначе было бы по библейски просто: согрешили Со­дом и Гоморра - в огонь их! Но там карал Бог, а здесь карает сама Планета. Да, Планета существо живое, но неразумное. В идеале - мы должны быть ее разумом... Если мы начинаем убивать друг друга, она корчится от боли и наказыва­ет нас - землетрясениями, наводнениями, эпидемиями. Нужно было рассчитать - как скоро и в каком месте следует возмез­дие! Да, это была непростая задача - слишком много информации ... это лавина какая-то! - господи, ну воевали бы они раз в сто лет, да с такой же частотой катаклизмы следовали - я бы ее, эту Формулу, за неделю посчитал!

- Пойдемте домой, Вениамин Витальевич, - сказал устало Загреба. - И за кружкой обещанного пива вы мне дорасскажите остальное. Право, не стоило вытаскивать меня из постели, что­бы поведать красивую, хоть и несколько сентиментальную исто­рию.

- Да постойте! - разволновался Виневитов, размахивая ма­ленькими веснущатыми руками. - Я пригласил вас, чтобы продемонстрировать частный случай. Помните рощу в районе Зазеркальный?

- Ну? - насторожился Загреба.

- Ее сейчас уничтожают тракторами. Я просчитал по своей Формуле угол отражения, вот здесь, на этом месте должно создаваться напряженное поле…

- И долго это поле напрягаться будет? – Загреба, уже в раздражении, зашевелил бородой.

- По моим подсчетам - от четверти часа до полутора ча­сов.

- Да вы с ума сошли…- И Загреба зашагал к автобусной остановке.

- Подождите!- крикнул Виневитов. - Неужели вам как ученому... - И тут раздался удар, визг тормозов, звон битого стек­ла.

- Убили! - резанул по ушам женский крик.

Вениамин Витальевич и Загреба бросились вместе со всеми к перекрестку. Рядом с КАМАЗомстоящим поперек дороги, ва­лялся красный мотоцикл, заднее колесо у него еще крутилось. И почему-то, очень далеко от него, метрах в десяти, навзничь, лежали двое в кожаных куртках. Загреба на бегу видел, как один из них пошевелился, с усилием поднял руку, зачем-то стряхнул широкую мотоциклетную перчатку с раструбом… и ру­ка снова бессильно упала. Они подбежали почти вплотную, боясь наступить на забрызганный кровью асфальт. Загреба наклонился над вторым мотоциклистом - пластиковое забрало его шлема бы­ло залито изнутри красным.

- Воздуха, воздуха им дайте! - снова крикнул женский голос.

Антон Михайлович поднял стекло и первое, что увидел - намокшие от крови волосы, русые девчоночьи пряди, прилипшие к белому лбу.

Откуда-то очень быстро появилась «скорая», ребят перело­жили на носилки, увезли. Загреба взял за локоть Вениамина Витальевича и вывел из толпы. Его поразило лицо Виневитова – бледное, с остановившимися глазами, очень виноватое.

- Очнитесь, Вениамин Витальевич!- встряхнул он его.

- Бог ты мой... - наконец прошептал тот. - Я ведь знал. И вместо того, чтобы как-то помешать, распинался тут перед вами.

- Что вы здесь ерунду городите! - заорал, свирепея, За­греба. - Здесь перекресток! Такие вещи через день да каждый день случаются! Причем здесь вы и ваша дурацкая роща! Не под­гоняйте ответ под формулу как последний двоечник!

- Что? - начал приходить в себя Виневитов.

- Едем домой, посмотрим, что вы там… наваяли!

Они поднялись на свою лестничную клетку и Загреба, не разуваясь, прошел в комнату Вениамина Витальевича, увидел Формулу на стене, остановился. Несколько минут он яростно по­кусывал усы, потом ткнул пальцем в стенку:

- Это что?

- Предполагаемое количество людей, погибших от стихийного бедствия.

- Это?

- Скорость прохождения ответной волны в горных породах.

- Она обозначается латинской буквой!

- Да какая разница! - снова заволновался Виневитов.

- Разницы; конечно, нет.... Но именно в этой буквице ваше слабое место. Если все остальное не бред...

- Почему - слабое место?

- Вы же рассчитали формулу для всей планеты?

- Именно!

- Значит, надо знать состав мантии и ядра. Мы его не знаем.

- А кто знает?

- Никто не знает! - рявкнул Загреба.

- Но я взял эти цифры из научных журналов... Там сейсми­ческими волнами просвечивали ядро...

- Бросьте... Там данные настолько приблизительные, что по вашей формуле точка удара возмездия будет вероятна от Парижа до Урюпинска... Всей Европе прикажете спать на улице в ожидании землетрясения? - Загреба фыркнул рассерженно, сел на стул верхом. - Но я вас поздравляю! Это любопытно. В будущем, ког­да мы узнаем...

- Идите к дьяволу с вашим будущим!- тонко крикнул Виневитов. - В будущем мы не будем жить под бомбой, душить реки, убивать друг друга! А в отместку за это еще и гибнуть от на­воднений, ваших вулканов, засух... Нам сейчас нужно знать - где и когда ждать возмездия! Это что - случайно по-вашему: дыры в озоновом слое над Антарктидой? Когда это в русском Нечер­ноземье смерчи людей на куски рвали? Нет, господа, сама Планета наказывает нас, зарвавшихся!

- Тогда, Веня, и Формула не поможет,- вздохнул устало Загреба. – По-вашему, получается: мы - часть Земли, тогда Земля есть часть Солнечной системы. Она нас, в таком случае, и в космосе достанет, - Он встал и молча вышел.

" Что же делать?" - думал Вениамин Витальевич, бессильно садясь к столу.- «Стыдно-то как! Возомнил себя спасителем человечества, решил объехать весь мир, мне большей-то награды и не нужно было... А получилось... Испачкал стенку... Как же жить дальше? Ходить на работу, пытаться вдолбить ученикам, что мир гораздо больше, чем кусок улицы между школой, домом и дискотекой... Везде одни и те же разговоры - кто что купил, и кто с кем спал... Впрочем, сейчас новая тема появилась – учителя-педофилы, и поэтому наш идиотский физрук уже при всех рассказывает старый анекдот:

" Кто умеет натягивать презерватив на глобус?" - и пискляво: " Веньмин Виталич, а что такое "глобус?" - "Вот с этого мы и начнем урок географии?" А я буду опять глупо улыбаться... Учителишка. Господи, как хорошо было, когда я ночи напролет считал, чертил графики! Сильным себя чувствовал, талантливым! Говорил: надо только поработать, и весь мир откроется перед тобой... больно... больно-то как... Вот так, наверное, люди и кончают с собой - прыгаю из окна или сходят с ума... И в психологическом поле планет появляется еще одна дыра... Вот Вернадский - создал же учение об этом психологическом поле... Ноосфере… Стоп. Стоп! А что, если попытаться вместе горных пород, вместо литосферы, просчитать Формулу через его ноосферу?

Вениамин Витальевич привстал, снял с полки книжку в ко­ленкоровом переплете и начала читать, изредка зябко вздрагивая плечами. Только один раз он рассеяно посмотрел в окно - по серой, свинцовой воде Авачинской бухты резво шла яхта под белыми парусами.

……………………………………