Вторник, 19.03.2024, 11:10
Приветствую Вас Гость | RSS

  ФЕНИКС литературный клуб


Категории раздела
alaks
amorenibis
Элла Аляутдинова
Арон 30 Sеребренников
Вячеслав Анчугин
Юлия Белкина
Сергей Беляев
Борис Борзенков
Марина Брыкалова
Ольга Вихорева
Геннадий Гаврилов
Сергей Гамаюнов (Черкесский)
Алексей Гордеев
Николай Данильченко
Артем Джай
Сергей Дорохин
Маргарита Ерёменко
Яков Есепкин
Андрей Ефимов
Елена Журова
Ирина Зайкова
Татьяна Игнашова
Борис Иоселевич
Елена Казеева
Марина Калмыкова-Кулушева
Татьяна Калмыкова
Виктор Камеристый
Ирина Капорова
Фёдор Квашнин
Надежда Кизеева
Юрий Киркилевич
Екатерина Климакова
Олег Кодочигов
Александр Колосов
Константин Комаров
Евгений Кравкль
Илья Криштул
Сергей Лариков
Джон Маверик
Валерий Мазманян
Антон Макуни
Александра Малыгина
Зинаида Маркина
Ян Мещерягин
Здравко Мыслов
Нарбут
Алена Новак
Николай Павленко
Анатолий Павловский
Палиндромыч
Павел Панов
Иван Петренко
Алексей Петровский
Татьяна Пильтяева
Николай Покидышев
Владимир Потоцкий
Елена Птицына
Виталий Пуханов
Евгений Рыбаков
Иван Рябов
Денис Саразинский
Роман Сафин
Иван Селёдкин
Сергей58
Тихон Скорбящий
Елена Соборнова
Валентина Солдатова
Елена Сыч
Геннадий Топорков
Константин Уваров
Владимир Усачёв
Алексей Федотов
Нара Фоминская
Наталья Цыганова
Луиза Цхакая
Петр Черников
Сергей Черномордик
Виктор Шамонин (Версенев)
Ирина Шляпникова
Эдуард Шумахер
Поиск
Случайное фото
Блоги







Полезные ссылки





Праздники сегодня и завтра

Права
Все права на опубликованные произведения принадлежат их авторам. Нарушение авторских прав преследуется по Закону. Всю полноту ответственности за опубликованную на сайте информацию несут авторы.

Стихи и проза

Главная » Стихи и проза » Авторские страницы (вне сообществ) » Павел Панов
Павел Панов

Праздник медведя 2

 В конце апреля корякском селе Кинкиль, и в самом деле, ждали делегацию американских индейцев. С утра зазвонил телефон, из краевой администрации сказали: «Едут!» и предупредили: «Подготовьтесь!». А тут, как на грех, небеса скурвились и все инструкторы-помощнички застряли на полдороге по разлетным прибрежным аэропортам.
В поселковой администрации, прокуренной, как коптильный цех госпромхоза, заседали вторые сутки подряд. Глава районной администрации, по-американски говоря, мэр по фамилии Мерилов, начальник милиции капитан Зыков и директор оленеводческого совхоза Тутышкин – сидели, измаявшись.
    Положив осторожно трубку (названивали пятый раз в день), Тутушкин поправил прокуренные пшеничные усы и сказал:
- Распорядились: думать своей головой. Думать! Не исключено, говорят, товарищи, что эти самые индейцы не только с сотрудниками краевой администрации пожалуют, а кто-то еще из Совета Федераций будет.
- Да-а… Не было печали… - в очередной раз вздохнул Мерилов и потер потную желтую лысинку.
  - Тэ-эк! – энергично поиграл мускулами загорелого лица капитан Зыкина. – Что сделано? Оба бульдозера помойку убирают? Убирают! - Самосвал я отрядил – снег возить, грязь засыпать… Может, если солнца не будет, дня три продержится…Это  раз. Заборы школьники красят? Красят! Это  два. Склады открыли, дефициты достали? Достали! Это  три.
- Я же сказал: «Пока ничего не продавать!» - возмутился Мерилов. – Кто распорядился?
- А никто и не продает. Но разложить товар нужно, чтобы люди к нему привыкли, - слегка снисходительно пояснил Зыков. – Это я распорядился.
- К тому же Сан Саныч, нехорошо – на материке в магазинах – цивилизация, а у нас – сплошной застой социализма. Одни пустые прилавки. Соль да спички. Еще вот маска для фехтования на полку приблудилась. Ее бабка Ительнаут все хотела купить – муку просеивать, да стоит дорого!
- Ладно… Чего еще-то сделано?
- Семьи Ковевтегиных и Коллеговых из землянок выселили,     отправили в табун.
- И угораздило же их в мае приезжать!  Ехали бы в январе – красиво, чисто, все в кухлянках, бисером расшитые…
- Ну и все! Чего еще там? – подвел итог Зыков. – Не английскую королеву встречаем. Индейцев! Их там из резервации, из-за колючей проволоки выпустили на месяц, вот и пусть радуются. Не бойсь, накормим!
- Это вы бросьте! - вмешался вдруг Тутышкин, и на него все посмотрели удивленно. -  Кто едет-то? Представители племени сиу – так, кажется. Я тут учительшу попросил литературу подобрать, почитал… Так вот,  они землю свою государству американскому продали, деньги в банк положили, а на проценты колледж построили, пацанов своих трем языкам обучают:  английскому, французскому и родному... суиянскому. Они, которые охотники, на сезон лицензии получают, на отстрел бобров. Сейчас не помню – вроде даже по сотне штук… Да, бобер-то подороже соболя будет.
- Ты, друг мой ситцевый, что-то опять напутал! – поморщился Зыков. – Когда это бобер дороже соболя был? Я этой пушнины на материк… мешками… Двадцать лет… А ты мне здесь будешь!
- Так было написано! – упрямо сказал Тутышкин.
- Напутал ты что-то…
- А еще, говорят, у них болезнь профессиональная – глухота. От моторов всяких. Ну, чего смотрите? 
- Ты, Егор Назарыч, не ихней рекламой занимайся, а о деле   думай! – жестко сказал Мерилов. – Пока ты им дифирамбы пел, я пометочки на бумаге  делал. Трем языкам учат? У нас тоже трем: русскому, английскому и корякскому.
- Даже – четырем. Еще – матерному, - захохотал, хлопая себя по коленям,  Зыков.
- Оставь, Николай Алексеевич… Шутки ему. Техника у нас тоже есть. Техника у нас тоже есть: мотонарты «Буран», рации, да на одни вертолеты сотни тысяч тратим! Ты вместо того, чтобы восторгаться, выводы делал бы – урок корякского языка организовать… показательный, дать радиограмму в табун, чтобы все три «Бурана» пригнали, пусть в поселке постоят… ненавязчиво.
- Они без приводных ремней там.
- Свои  ментовские ремни отдашь, Зыков! – рубит воздух рукой Мерилов.
  Они замолчали, задумавшись. Слоистый дым плавал по комнате и Тутышкин, чувствуя себя виноватым, помахал ладошкой, перемешивая его. Потом сказал:
- Видели вчера индейцев-то? Я видел. Чего вы так вылупились? Я спрашиваю - видели их вчера в новостях по телевизору? Из Якутска был репортаж. Краснокожие все, горбоносые и мужики - с косичками. Снимают все на видео. И что интересно – бабы с ними и ребятишки в этих… в пончо.
- Ну!?
-  В Магадан теперь едут.
- А как товарищи их местные встречали – не сказали?
- Если бы сказали – тогда все просто было бы!
- Праздник нужен, - поделился своей мечтой Мерилов, - в национальных традициях. «Уйкоаль» бы сюда, ансамбль наш краевой…
- Хватил! «Уйкоаль» в Париже теперь гастролирует.
- Стоп! – Мерилов даже привстал и так припечатал крепкой ладонью по столу, что телефон подскочил. – У нас же есть этот… Кеша. Уркочан. Он же в «Уйкоале» выступал, по заграницам ездил. Где он сейчас? 
- У меня в совхозе работает, - как-то странно сказал Тутышкин. – Тракторист, ну и – на вездеходе…
- Ну-ка, сюда его! Где он? В табуне? А? Зыков! Чего жмуришься?
- С Уркочаном дело особое, Михаил Ильич, - веско сказал капитан Зыков, - Он сейчас под подпиской о невыезде, возбудили уголовное дело.
- Ты чего мелешь-то? Чего вообще раскомандовался? – возмутился Мерилов, и его пухлые щеки затряслись. – Он мне нужен как… этот... а он: «де-ело!» Тебе распоряжение из краевого центра – это так, тьфу? Освободить немедленно! Он что - пьяный был, подрался?
    Зыков встал, одернул китель. Глядя перед собой, раздельно отчеканил: 
   - Иннокентий Уркочан задержан за браконьерский лов рыбы и так же подозревается в незаконном переходе государственной границы.
- Какой границы? Ламутского национального округа, что ли? Да сядь ты, объясни по-человечески!
Зыков сел, все еще обиженный.
- Ну, рассказывай.
- Помните, он зимой пропуск на Чукотку оформлял?
- Да, говорил – к дядьке, в Анадырь.
- Так точно, вчера из Анадыря бумага пришла – у его дядьки обнаружен иностранный винчестер. На нем клеймо: «1985г.». Я сделал  обыск у Уркочана, нашел точно такой же и два цинка патронов к нему. Спрашиваю: «Где взял?». А он мне ванечку валяет: «От дедушки Икавава наследство, еще со времен концессий…». А клеймо «1985г.»?
- Как так? А пограничники?
- Звонил я туда. Ругаются. Собачки у них, говорят, беленькие, сами в кухлянках беленьких, в пургу через Берингов пролив по торосам – шасть! – пригнувшись, а задержат – чуть в ноги не падают: «Ай, спасип-па, нацальник, сап-сем заплудились». И что интересно – в совхоз звонить начинают, а там все местные кадры, круговая порука: «Ехал к нам, однако, сдавать пушнину, отпустите».
- Как же они, не зная языка?
- Да родственники у них там.
- Вот что, Зыков, - сказал поучительно Мерилов. – Нужно уметь извлекать пользу из любой ситуации. С «Уйкоаль» по загранице ездил? Сейчас через пролив к индейцам шастал? Значит, с иностранцами общаться умеет. Конфискуй винчестер, а самого давай сюда, потолкуем.
- Уже… конфисковано… - уронил раздельно два слова Зыков, выходя из кабинета.  
             Мерилов встал, открыл форточку, потом достал из тумбочки чашки и заварку.
- Однако цай пить бут-тем, - сказал он, умело подражая местному акценту.
            Тутышкин подсел к столу, потирая ладони.
- А чего его из ансамбля поперли, не рассказывал?  - спросил Мерилов, когда самовар заворковал ласково.
- Да ну его! Пацан он тогда был,  да и баламут к тому же, -  отмахнулся Тутышкин.
- А все же! – настойчиво спросил мэр Мерилов. - Мне надо знать своих людей, как считаешь?
- В Америке он отличился. В Нью-Йорке. А может, в Чикаго. Выдали им деньги на всю поездку в валюте, где-то по сто долларов и предупредили: мол, осторожнее - преступность у нас, стащить могут. А эти доллары – портянки здоровые, не то, что наши рубли. В новые джинсы не лезут, в чемодане оставлять страшно. И что придумал хитрый коряк - в грязные носки спрятал и под койку закинул. Среди ночи с концерта приезжают: носки постираны, поглажены и записка на английском языке. Они перевели: "Благодарю за щедрые чаевые".
- Уй...уй…уй… - Мерилов смеялся, прикрыв лицо ладонью. - Он думал, как у нас: придет уборщица, окурки из углов выметет, да пустые бутылки вынесет и все! Так за это и погнали? 3а глупость?
- Он, Михал Ильич, скандал устроил. Я - свободный человек,  кричал,  я могу хранить деньги, где хочу!
- Вон, ведут этого свободного…
              Они выглянули в мутное окно. По грязной улице поселка, между поко¬сившихся домиков, мимо пустых юкольников мягкой походкой шел молодой коряк, заложив руки за спину, его, преисполненный обязанностями, конвоировал Зыков. Ветер с Охотского моря подталкивал их в спину, а с Востока, со стороны тундры, вставало огромное остывшее в море солнце.

             В кабинет Уркочан вошел, морщась от дыма, остановился - стройный, высокий, черные волосы жесткой гривой падали за спину, смуглое лицо его было невозмутимо.                     
  - Садись, Иннокентий! - предложил строго Мерилов.
  - Однако, зидесь сит-теть бутем, - решает Уркочан, устраивается у стенки на корточках, ловко подвернув под себя ноги. – Здесь дыму меньше.
- Садись к столу, Кеша, тебе сказано! - прикрикнул капитан Зыков, и Кеша легко поднялся, танцующей походкой прошел к столу, легко сел и спросила хмуро, без всякого акцента:
- Зачем вызывали?
- Понимаешь, Уркочан, делегация индейцев едет. Канадских! - сказал значительно Мерилов и поднял толстый палец. - Встретить надо ваших сородичей.
             Кеша сидел, скрестив руки на груди, в его смуглом лице ничего не изменилось, только тонкие ноздри вздрогнули, когда еще один слой дыма, изгибаясь, проплыл  мимо его лица, к форточке.
- Нужно праздник устроить, - сбоку подсказал Тутышкин.- Или нечто необычное…
- Уркочан, это шанс для тебя загладить вину, -  заметил сзади Зыков. - Но ты не думай, что такой незаменимый! Было бы сейчас другое время, лето, допустим,  охота, рыбалка, шашлыки на природе - обошлись бы без тебя.
   - Охота и сейчас есть, - сказал равнодушно Кеша.
   - Да какая сейчас охота! Ни гуся еще, ни утки… Куропатки пресные, как… березовые щепки. 
- Медведи уже поднялись, - продолжая глядеть в окно, обронил Кеша.
- Вот, ты же все знаешь! – азартно хлопнул себя по коленкам Мерилов.  – Эта мысль как-то нам в голову не пришла! Молодца! Во-первых, риск, пусть у них индейские кровя взыграют…  во-вторых, мясо - нажарим из него национальных блюд, бифштексов там всяких…  в-третьих, шкура, она сейчас у него аж лоснится…  в-четвертых,  Праздник Медведя можно устроить, это когда череп на шесте выставляют, горячую кровь пьют и кричат вот так: "Кух! Кух!".
- Ну, вот артист! – Кешу все начали трепать по плечу. - А говоришь: «н-ня знаю!» Давай, дальше думай! Праздник нужен!
- Да зачем праздник-то? – скривил тонкие губы Кеша. - Пусть посмотрят нашу обычную жизнь.
- Ну, вот ты мне тут начинаешь,  - слегка осердился Мерилов. - Жизнь, смерть… Стоп… Стоп!
    Многие напрасно считали Мерилова болтуном. Конечно, иногда он заборматывался, но именно в эти минуты к нему приходили самые любопытнейшие мысли. Просто жил человек далеко от областных центров - сам себе начальник, речевой аппарат не ограничивал и за эмоциями не следил - так ведь для пользы дела! Вот и сейчас - его мягкое лицо сладостно расслабилось, глаза округлились, пшеничные усы опустились сосульками… Кеша, прищурившись из-под набухших век, внимательно следил за ним.
- Похороны… - ласково сказал Мерилов. -  Корякский обряд сожжения… Экзотично, впечатляюще… как у древних греков! И пусть знают – мы тоже блюдем традиции!
- Так это… - кашлянул в кулак капитан Зыков, - Покойничек нужен.
- Я не знаю, но… бабка Ительнаут… на подходе, - осторожно подсказал Тутышкин, промокнув платочком вспотевшую лысину.
- Ну, так как, Уркочан, возьмешься организовать? - резко спросил Зыков.
- Однако, не хоцу… -  уже совсем закрыв узкие глаза, равнодушно ответил Кеша.
- Имей в виду, тебе две статьи корячатся. За незаконный переход границы и хранение нарезного огнестрельного оружия, - резко, не шутя, предупредил Зыков. - Лет десять намотаешь. Подумай, Уркочан. Давать ход делу или нет - это нам решать.
- Это же твой национальный обычай, - навалился на него Мерилов. - Вы же, коряки, сами упрашивали не препятствовать, не мешать… - Он говорил торопливо, все больше заражаясь своей идеей. Те, кто давно знали мэра, старались в такие минуты с ним не связываться, уже было проверено - никакие силы природы его не остановят, разве что звонок из краевой администрации.
- У нас на побережье уже лет пятнадцать не сжигали, -сказал, наконец, Кеша. - Я еще пацаном был, когда запрещать начали, еще тогда тайно в лес уносили, там жгли... Я видел на костровищах колокольчики обгорелые, бисер оплавленный… И все.
- Ну, вот... ну, видел... Поспрашиваешь у стариков...
- Решено! – хлопнул тяжелой ладонью  по столу Мерилов. - Итак, что мы имеем? Встреча: хлеб-соль… когда от "вертолетки" до поселка поедут - сопровождаем на "Буранах" и упряжках… типа: почетный эскорт. Потом - короткий митинг, обед, посещение цеха народных промыслов и показательного урока корякского языка. Затем везем их в табуны. Егор Матвеевич, ты распорядись, кстати, чтобы поближе к поселку откочевали... Там, будто бы, на табун нападет медведь, и надо, понятное дело, отстрелять его. Отстреливаем  и устраиваем Праздник Медведя. Затем возвращаемся в поселок и там, если бог примет душу бабки Ительнаут, устраиваем национальный обряд похорон. Все! Завтра утром в этом же составе собираемся здесь. Пока там эти индейцы  с чукчами общаются, мы у себя успеем подготовиться. Все, свободен, Уркочан!
     Они его отпустили, и Кеша, не удивившись, пошел домой. Никто не знал, что лет десять назад в Иннокентия Уркочана, вселилось другое существо, можно сказать, божок. Должно быть, он походил лицом на застывшую маску корякского идола - лица он своего не показывал, а смотрел на мир сквозь узкие кешкины глаза, наблюдал. Все эти пять тысяч лет, пока дрались племена и народы и расползались по поверхности планеты материки, он бродил по Земле - то в одном поживет, то в другом поселится, - пока не нашел этого молодого коряка. Он был мудр, этот безымянный божок всех северных людей, вечен - поэтому не знал страха, много видел, отчего давно перестал удивляться. Он пришел из тундры, где холод, голод и смерть так же естественны, как смена времен года, но даже ему была до сих пор непонятна людская жестокость, а вместе с ней непонятна человеческая природа. Может быть, где-то в теплых краях людей можно понять - им тесно, но в тундре всегда была свобода. Но почему-то  и здесь не было счастья. Чтобы понять это, тундровый божок вот уже десять лет жил в молодом коряке Уркочане.
     И все это время - и на французской сцене "Олимпика", и на изломанном льду Берингова пролива, и в кабинете мэра Мерилова - смуглое гибкое тело Кешки могло лететь в праздничном танце "Норгали", или вжиматься в торосы под шарящими прожекторами, или, сжатое усилием, оставаться неподвижным, - сморщенный тундровый божок наблюдал за человеками. Люди были уверены - это они зрители! они загонщики! они вершители судеб! - а маленький старый идол только глаза щурил. И не было предела этому терпению – неужели, за пятьдесят пять тысяч лет,  испробовав пять разных способов сосуществования, ты не изменился, человек? Почему?
     Кешу  отпустили до утра. И за это время в Кинкиле случилось сразу три несчастья. Днем, при разгрузке самоходной баржи, посыпался штабель строевого леса и задавило насмерть Сеню Тальпичана, вечером умерла бабушка Ительнаут, а ближе к ночи, на вездеходе геологов прикатил богатый турист с материка Лев Назарыч.
               В маленьком поселке все - свидетели и соучастники событий - и эти три несчастья не прошли мимо Кеши. Но сперва он, отпущенный для подготовки праздника, пришел в холодный свой дом и завалился спать - нырнул в олений кукуль, зарылся с головой, быстро согрелся в его нутряном, меховом тепле, уже начал задремывать... Но тут закричала, захлебываясь плачем, соседка, тетка Анна - он очнулся, соображая. Хлопнула, как от пинка, калитка и во дворе, хрустя хрустальными скорлупками изморози, зачастили шаги - так люди ходят, когда вместе несут что-то тяжелое. Он выглянул в окно - на куске брезента несли его друга Колю Толмана. Мужики - там были русские и коряки - от усердия и растерянности топтались, мешали друг другу, и от этого сенькина голова покачивалась на натянутом полотнище, словно он, мертвый, мотал головой от боли.
              Кеша стоял у окна, сгорбившись. Он хорошо разглядел - снизу, под спиной друга брезент почернел и промок, и сейчас он себя уговаривал: от воды талой, не от крови, нет! - и тундровый божок сердился на него за это.
              Потом Кеша торопливо оделся и пошел к соседям. Сенька уже лежал на топчане - с запрокинутой головой, оскаленными зубами. Грудь у него стала впалой, раздавленной, и от этого плечи казались удивленно-приподнятыми, словно он тоже не переставал  удивляться. Тетка Анна, исхудавшая за последнее время, совсем старая корячка, сидела у сына в ногах и тихонько выла, раскачиваясь взад-вперед, Кеша подошел - люди расступились - и поправил другу голову. А когда его ладони коснулись холодных щек покойника, и  он увидел узкие бельма закатившихся глаз, - то выпрямился, и вдруг, неизвестно откуда взявшимся уверенным движением поднял руку и двумя пальцами  осторожно замкнул другу взгляд.
              Хлопнула дверь, и в дом, согнувшись - низкая была комнатка - вошли Мерилов, Зыкин и Тутышкин. Тетка Анна на минуту примолкла, глянула на них дико, а потом, измаявшись, снова уронила голову, и белые жесткие волосы закрыли ей лицо.
              Начальство потопталось рядом с мертвым, покашлило сочувственно в кулаки.
   - Вот, значит, как…
   - Да, понимаешь ты, елки-палки...
   - Анна Апельковна, примите наши соболезнования. Совхоз полностью берет все расходы на похороны. 
- Спасип-па, - еле слышно шевельнулись губы старухи.
   И они отступили к выходу, скрипя половицами. И стоило им только выйти, как тетка Анна протянуло иссохшие руки, прижалась головой к Кеше:
- Иннокентий...
- Все сделаю, тетка Анна, - тихо сказал Кеша, прислушиваясь к разговору под окнами.
  - Во парень! Не то, что бабка Ительнаут... Такого одеть в нарядную кухлянку... - И дальше не было слышно, ушли начальнички. А потом вернулись, брякнули в окно. - Уркочан, срочно зайди в контору, нужен! 
             В конторе Мерилов объявил:
  -  Завтра собирай своих коряков у конторы, будем праздник репетировать. Ну, ты знаешь  - танцы-шманцы, друга своего с гитарой позови.
            Утром, когда начальство отсовещалось и вышло, покуривая, на крыльцо, Кеша махнул рукой – и началось!
             Тут же национальный ансамбль «Тумгутум» заколотил в бубны, девушки в цветных кухлянках закричали, подражая чайкам: «Ка-ай! Ка-ай!», парни поддержали ритм: «У-у! А-хай-я!! У-у! А-хай-я!!» Мелькали в бешеном танце кухлянки, и вот уже сам Кеша взлетел к небесам, подбрасываемый на медвежьей шкуре и хохотал до слез, до истерики.
            Потом вышел местный бард, спел свою балладу о шамане и другую, с поправкой на русское восприятие, где рифмуются коряки и собаки, каяки и балыки.

Категория: Павел Панов | Добавил: Strannik (30.09.2017)
Просмотров: 790 | Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 0
avatar
Форма входа


Рекомендуем прочесть!

Прочтите в первую
очередь!
(Админ рекомендует!)


Николай Ганебных

Алексей Еранцев

Владимир Андреев

Павел Панов

Елена Игнатова

Дмитрий Кочетков

Надежда Смирнова

Евгения Кузеванова

Тихон Скорбящий

Наталия Никитина





Объявления

Уважаемые авторы и читатели!
Ваши вопросы и пожелания
вы можете отправить редакции сайта
через Обратную связь
(форма № 1).
Чтобы открыть свою страницу
на нашем сайте, свяжитесь с нами
через Обратную связь
(форма № 2).
Если вы хотите купить нашу книгу,
свяжитесь с нами также
через Обратную связь
(форма № 3).



Случайный стих
Прочтите прямо сейчас

20 самых читаемых



Наши издания



Наш опрос
Опрос от журнала "Арт-Рестлинг": какое из нижеприведённых высказываний вам ближе?
Всего ответов: 34

Наша кнопка
Мы будем вам признательны, если вы разместите нашу кнопку у себя на сайте. Если вы хотите обменяться с нами баннерами, пишите в гостевую книгу.

Описание сайта



Мини-чат
Почта @litclub-phoenix.ru
Логин:
Пароль:

(что это)


Статистика

Яндекс.Метрика
Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Сегодня на сайт заходили:
NX
...а также незарегистрированные пользователи

Copyright ФЕНИКС © 2007 - 2024
Хостинг от uCoz