И  Кеша уже решил, что на этом Мерилов угомониться. Весь вечер он прислушивался к себе – тундровый божок усмехался, но глаза щурил, вглядываясь куда-то вдаль. И Кеша, темнея лицом, опять пошел в контору за распоряжениями. А там эта троица опять сидела, словно и спали тут всю ночь вместе, на одном столе.
   - Ну, что ж, подведем итоги, - сказал Мерилов невозмутимо. – Первый блин всегда комом, но опыт теперь кой-какой есть. Все, понимаешь, нужно готовить, ничего с кондачка у нас не получается, вот и охота… - и он замолк надолго, задумавшись.
    - И что вам охота? Чего душа ваша пожелает? – вежливо спросил Кеша.
   - Мне? Ничего. У меня, Иннокентий, своих желаний нет. Я знаю слово «надо» и стараюсь по мере возможностей его, это «надо», выполнять. И ты меня глазами не пугай, Уркочан! Когда я говорю «хочется» или «охота», я имею в виду… охоту на медведя! Вот! Поймал мысль!
    - Однако, миска больс-сой зверь! У-у, какой! – сказал Кеша и показал – страшный он и лохматый.
  -  Тэк. Значит, организуем Праздник Медведя. Штоб – череп на шесте, кровь ложкой пили… и не морщились! И вот так: «Хуг! Хуг!» - кричали. Наверное, надо будет одну   белую важенку заколоть… Оленина вперемешку с медвежатиной – шашлыки фирменные будут.
    - А кто медведя-то стрелять будет? – спросил острожный Тутышкин.
    - Не бойсь, Егор Матвеевич, тебе не придется. Вот, Иннокентий у нас… Добытчик! – засмеялся Мерилов.
    - Я его что – палкой убивать буду? – удивился Кеша. Винчестер-то отобрали.
  - Но-но! – пристукнул кулаком по столу Зыков. – Осмелел. Про винчестер разговор особый будет. Слушай, может, у тебя другое оружие есть, зарегистрированное?
 - Есть, - равнодушно сказал Кеша. – Однако, давно зарегистрировано. 
 - Короче! – перебил их Мерилов. – Завтра, Иннокентий, с утра заведешь вездеход и заедешь за нами.
  - С индейцами тоже – с вездехода охотится будем? – спросил деловито Кеша.
  - Главное – не убить, а пообщаться, Праздник Медведя главное, - встрял Тутышкин. – Вдруг с индейцами медведя не добудем, а у нас уже свой есть, в заначке.
  - Ну, не скажи, Егор Матвеевич! – не согласился Мерилов. – Надо, я уже это озвучивал, чтобы их воинственные индейские кровя взыграли!
  - Пошел я… вездеход готовить, - сказал Кеша, не дослушав этого спора.
      Дома он залез на чердак, вытащил из-за печной трубы длинный промасленный сверток. То-то бы удивился капитан милиции Зыков, узнав – что в этом свертке!
      Утром он завел вездеход, залил оба бака соляркой и поехал за начальством. Мерилов оказался, как всегда, не собранным – примерял перед зеркальным шифоньером брезентовую куртку. Кеша присел на корточки, подождал полчасика. Потом помог донести до вездехода рюкзак, в котором что-то позванивало и булькало. Мерилов с двустволкой и в болотных сапогах вышагивал сзади. 
       Затем, по старшинству, поехали за начальником милиции. Зыков уже покуривал на свежем воздухе, подняв воротник форменной, на меху, куртки. Кеша покосился на его короткий, с откидывающимся прикладом автомат – хорошее оружие, легкое и страшное.
  - Поехали! – скомандовал Мерилов, по-хозяйски ерзая на сидении.
 - А ты, Уркочан, почему без оружия? – сразу заметил Зыков.
- Да-а… Кеша заедет домой, Кеша еще возьмет! Уй! Больсой ружье! - сказал Иннокентий, дергая рычаги фрикционов.   
          По дороге прихватили директора совхоза Тутышкина, поехали к кешиной хибаре.
       Дома Кеша подержал на весу тяжелый сверток, раздумывая – смуглый тундровый божок тут же надул щеки, собираясь рассмеяться, - и молодой коряк пошел к вездеходу, положив тяжелый сверток на плечо.
      Кешкин секрет вызывал самый живой интерес.
    - Ну-ка, ну-ка… Что там у тебя? – спросил любопытный Тутышкин.
   - Чиво пристали! Мишка – у-у! – зверь больсой, вот и взял… Вот! Чудо-вещь! – слабо отбивался Иннокентий.
       Мерилов и Зыков, сопя от любопытства, распотрошили сверток и переглянулись, дружно присвистнув: подпорченный коррозией, с погнутым пламегасителем, но – почищенный и смазанный – перед ними лежал старый авиационный пулемет.
 - Уркочан! Ты не успел по одному делу отмазаться, а уже второе сам себе шьешь. Где взял?! – заорал капитан Зыков.
  - Однако, нас-сёл…
  -  Где, понимаещь, «нас-с-с-ёл»? Вот ребенок, в самом деле! – хлопнул себя по бокам веснушчатыми руками Мерилов.
  - Где-где… В тундре. Бальсой самолет падал…
  - Когда?!
  - Однако, давно… Шибко старый.
    - Где, тебя спрашивают?!
    - Вулкан Опала знаешь?
    - Так это же не наш район! И где тебя черти носят! – удивился Мерилов.
  - Какой еще самолет? Сколько пилотов? Сколько кресел там в кабине было? – стал допытываться Зыков.
   - И-и-и! Не было пилотов,  - схитрил Кеша, вспоминая, как собирал и хоронил белые кости.
  - Это или ИЛ-2, штурмовик, или «Аэрокобра», что американцы по ленд-лизу поставляли, - авторитетно пояснил Тутышкин. – Летал на штурмовку, япошек долбил на Курилах, да видно  его самого зацепили, не дотянул…
  - Мериканцы-мериканцы, - начал радоваться Кеша. – У них взял этот ружье больсой, мишку долго-долго стрелять можно.
   - Ты из него стрелял уже?
  - Да, мало-мало… Лося завалил. В другом районе.
       Зыков с трудом отстегнул коробку с боезапасом.
  - Зачем поломал? – обиделся Кеша.
  - Ты понимаешь, Иннокентий, нельзя тебе с этим ружьем сегодня на медведя охотиться, - по-отечески ласково пояснил Мерилов.
  - Почто нельзя? За границу не ходил, дома нашел. Отдай ружье!
  - Понимаешь… - попытался найти слова Мерилов. – Это – тоже нарезное оружие, на него опять же разрешение требуется…
      Но тут, в сердцах, сорвался Зыков:
  - Какое еще, к черту, разрешение: коряку - на пулемет?! 
  - Кеша, то, что ты нашел – молодец. Мы в город его отправим, краеведы летчиков по архивам найдут, про нас в газетах напишут, - начал мечтать Мерилов. – Сдать его нужно, дорогой.
  - Берите, - вздохнул Кеша. – И сами мишку стреляйте.
        Начальство озабоченно переглянулось.
  - Вот что, Иннокентий! Я тебе сегодня выдам тот американский винчестер, но только на эту охоту! А сейчас поехали к милиции, сдашь свою тяжелую артиллерию, - решил Зыков, пряча в  рюкзак тяжелую коробку с боезапасом.
       В милицию Кеша вошел первым, держа пулемет наперевес.  Сонные дежурные – старшина и сержант – шарахнулись к стене, вылупившись на него. Кеша, развеселившись, лязгнул затвором:
  - Руки вверх, толстожопые! – И они вскочили, послушно подняв руки.
  - Ну, не сукины вы дети, а? - заругался Зыков, входя следом. – И, блин, сразу сдаваться! А ты не шуткуй, парень, поставь вон свою дуру в угол… Ну, что встали? Да отпустите руки, кретины! Ну, хоть бы какое сопротивление оказали, хоть бы на пол попадали, залегли, позицию заняли…
   - Окажешь тут…сопротивление-то…. – сказал, наконец,  хриплым басом усатый старшина. – Тильки вякнешь – он як засандалит!
   - Куда «засандалит»? Чем «засандалит»? Вот они, патроны-то! У меня!
   - Оно, конечно… А так надежнее.
      Зыков махнул рукой, открыл кабинет и выдал Кеше его новенький винчестер, две обоймы патронов.
   - Однако, от дедушки Икавава в наследство остался, - безмятежно пояснил Кеша, погладив винчестер по стволу. И дежурные милиционеры злобно покосились на него.

             Тундра, ровная на сотни километров, блестела под восходящим солнцем. Древней вязью петляли по ней ручьи и речушки – молодая вода скатывалась в океан.
      Кеша Уркочан гнал вездеход к далеким, ослепительно-белым хребтам, куда по весне, поднявшись от спячки, уходят медведи. Изредка он поглядывал на приборную панель, где над датчиком топлива дрожала фотография великого человека – Иннокентия Смоктуновского. На фотографии было написано «тезка». 
            Работая рычагами, Кеша думал о том, что смерть, должно быть, похожа на медведя – такая же тяжелая, неожиданная и злая. И так же, как медведь, она обычно нападает на того, кто идет по тропе последним. Гамлет, принц датский, не был коряком, не знал повадки медведей, но всегда шел первым и умер позднее своих врагов. Пусть недолго он их  пережил, это неважно! – но они умерли  все-таки раньше его. 
        Медведя они заметили часа через два – вначале наткнулись на крупные следы, тянущиеся цепочкой к остроугольным, заснеженным отрогам Срединного хребта и, после бешеной получасовой гонки, увидели и его самого. Огромный, черный, косматый зверь – кому-то он мог показаться неуклюжим, но Кеша знал, что эта неуклюжесть была от распирающей зверя силы.
  - Гони! Гони!! – заорало азартно начальство, выставив стволы из вездехода.
       Кеша, откинув дверцу, давил на газ, а сам – неслышный для них в грохоте двигателя и лязге отполированных о тундру траков – тоже кричал:
  - Кайнын! Кайнын! Подожди меня!
       Вездеход тащил за собой шлейф дизельных выхлопов, отбрасывал из-под гусениц фонтаны искрящегося талого снега и догонял зверя, приближаясь уже на прицельный выстрел. И Кеша услышал – сквозь вой двигателя и лязг металла – слабый хлопок, это Мерилов, не удержавшись, стрельнул, попал и заорал в восторге:
  - Дави его, курву! Дави гусянками!
       Медведь, дернувшись, продолжил бежать так же ровно и мощно. Кеша, сжав зубы, рвал на себя рычаги. Прищурившись, он рассчитал  траекторию движения и сейчас вел вездеход, стараясь прижать зверя к реке, - и вот он уже рявкнув, бросился в воду, подняв тучу брызг, огромными прыжками проскочил через протоку, с треском, ломая заросли ивняка, скрылся.
  - У-упустили! – почти завыл Мерилов.
  - Однако, здесь сидит,  - крикнул, улыбаясь, Кеша и выключил двигатель. – Видишь – остров? По той стороне лед идет, мишка не полезет. Будете сами стрелять? А то я первый пойду, у меня тоже – кровя индейские играют…
  - А что, товарищи… - поразмыслив, сказал Мерилов. – Именно так! Не с вездехода, браконьерским способом, а пешком, как сказался, добыть зверя… Хотя, по нашему сценарию, это биологическое животное нанесло ущерб государству – подавило олешек в табуне и подлежит, понимаешь, отстрелу любым способом… Но мы с ним – в честном бою, по-мужски…
        Они неловко выбирались из вездехода. Мерилов взял наизготовку свою двустволку, Тутышкин зачем-то повесил свой карабин на шею, а Зыков пристегнул рожок к автомату. И все посмотрели на Кешу.
  - Ну, давай, добытчик!
       Кеша, усмехнувшись, вошел в бурлящую протоку, держа винчестер над головой. Начальство полезло следом.
       Остров этот  был небольшой, и заросли ольхача закончивались метров через двадцать. Кеша знал, что медведь лег где-то близко, следит сейчас за ним беспощадными, маленькими глазками.
    - Кайнын… Кайнын… - шептал Кеша, называя его по-корякски, и на ощупь продирался сквозь кусты. – Это я, Кешка… Ты узнал меня, кайнын?
       Сзади, потрескивая сучьями, пробирался Зыков, за ним – Мерилов, последним шел Тутышкин. Пройдя еще шагов тридцать, Кеша увидел просветы между деревьями, речку, несущую битый лед и шугу, и заторопился туда, на свободу, из этих опасных и плохих кустов… 
     И тут за спиной раздался медвежий рев и тонкий крик Тутышкина. Кеша резко обернулся и успел заметить – медведь, кинувшись, немного промахнулся, не убил сразу, и  Тутышкин - с разодранным лицом и повисшей рукой - с неожиданной ловкостью петлял меж кустов, а зверь, как-то странно припадая на бок, наседал на него сзади.
       А в другую сторону, ополоумев, ломился капитан Зыкин, расталкивая ветки автоматом. Помедлив всего одну секунду – стрелять уже было нельзя – Кеша вскинул винчестер и повторил как заклинание:
  - Кайнын…
        Медведь сгреб Тутышкина, отшвырнул, и тогда Кеша выстрелил, целя зверю в голову. Медведь дернулся несколько раз, завалится набок, подгреб под себя зернистый снег и обмяк, конвульсивно вздрагивая… И только тогда, сшибая ветки, загремела длинная, очень длинная автоматная очередь. Кеша упал на землю, мгновенно перезарядил, но Зыков больше не стрелял, он тоже лязгал затвором. Тогда Уркочан поставил оружие на предохранитель, подошел поближе, посмотрел…
       Его пуля попала медведю в голову, рядом с ухом. Еще одна рана – в слипшейся крови на боку – это раньше стрелял Мерилов. Потом он внимательно разглядел Тутышкина – а он, разлохматив пшеничные усы, лежал на боку и укоризненно смотрел на Кешу остекленевшими глазами. Лицо Тутышкина неузнаваемо изменилось – расползлось, распластанное когтями, из-под вспоротой камуфляжной куртки вывалились петлями синие кишки, и снег вокруг директора  испачкан пятнами мочи и крови. А желтая лысина лопнула, как перезрелая дыня… Кеша всмотрелся повнимательней и присвистнул удивленно – спина Тутышкина была аккуратно прошита автоматной строчкой – шесть или семь дырок уже слились в одну сырую, темную полосу.
      Послышались утробные звуки, Кеша оглянулся – Мерилов висел на кустах, его рвало до желчи. Его рыжие усы повисли сосульками, газа страдальчески смотрели на этот мир.
       Задыхаясь, лязгая зубами, вылез из кустов Зыков и сразу же заорал на Кешу:
  - Ты почему раньше, подлец, не стрелял?
  - Зацем обижаешь, нацальник? – спросил Кеша насмешливо. - Я,  однако, хотел, чтобы они поближе к вездеходу подбежали, тогда и медведя тащить бы не пришлось.
  - Да я т-тебя, суку… - захлебнулся Зыков.
  - Ладно. Поохотились, - сказал устало Кеша Уркочан. – Ты, капитан, вон лучше дружка своего подбери, а то вон, всю фигуру ему испортил! - И он закинул винчестер за плечо, пошел к вездеходу.
  - Стой!! – закричал ему в спину Зыков. – Стой, стрелять буду!
       Кеша на ходу прикрыл глаза – смуглый тундровый божок уже дремал, отвернувшись равнодушно. Сзади раздался щелчок вхолостую, Кеша, не оборачиваясь, засмеялся.
       Перебравшись через протоку, он подошел к вездеходу, выдернул ключ зажигания, выбросил его в бурлящую воду, потом залез в двигатель, обрывал провода – туда же их! – и зашагал в сторону далеких хребтов, прикидывая на ходу, что до ближайшего стойбища, до своих коряков он доберется к следующему утру.
     А если идти на север, то можно снова добраться до Анадыря. А там и до настоящих индейцев – рукой подать. Но тундровый божок на эти мысли снова начал корчить рожи и шептать, что нет ничего смешнее, чем коряк-эмигрант.