Маяковский

«Пароход современности»… Кажется, течь!

Он уходит на дно океана.

Что осталось? Простая и чистая речь,

Тень от памятника

горлопану.

Тень протянется вплоть до соседних домов

И заглянет в кастрюли, в постели,

И войдет в уголки даже крепких умов –

Вы поверите… да! В самом деле.

Он трибун, демиург, сотрясатель основ,

Желтоблузник… жилеточка в клетку…

Он конструктор стихов и искусственных слов,

Тот, кто верил в Кузбасс, в пятилетку.

Он гремел в Политехе, с эстрады гремел,

Звал на марши и на баррикады,

Он любил пролетариев… взять захотел

Все любови, что есть, как награды.

Он шагал по Тверской посреди голытьбы

И чекистов, курсисток и прочих,

А потом семиклассники морщили лбы,

Постигая «свинцово… блин…ночие».

Ах, как сладко читалось, войдя в яркий свет,

Зная, в клубе сидят только наши,

Встать покрепче и басом, пробив сотню лет:

«Р-р-азворачивайтесь в марше!»

Я стоял, упираясь в скрипучий паркет,

Что постелен купчишкой московским,

И я думал, что счастья другого и нет,

Если слышит меня Маяковский.

И клокочет в груди, и весна впереди,

Та весна человечества… сила!

Пароход «Маяковский», швартуясь, гудит

И дымит очень сильно… красиво!

Только что за тоска? Истончилась душа?

Или рифма, где «Лиля» и «пуля»?

Или власть? Или вдруг у души – антраша…

Или, все же, чекисты «стельнули»?

Лиля… Гела… Гостям открывала, смеясь,

Нагишом! Ах, свободные нравы…

Да-с! Долой, братцы, ханжество – новая власть!

Хватит нам буржуазной отравы!

И в надежде, что он этой ведьмой прощен

И допущен к семейной постели,

Скребся в двери большой и обиженный Щён,

Где, смеясь, Ося с Лилей пыхтели.

Он в кармане носил горсть потертых монет,

Папиросы, коробочку спичек,

Мыло… и небольшой пистолет…

Застрелиться, когда вдруг приспичит?

Главным гениям в вечность наладили мост:

«Оживим, мол, вы просто уснули»…

Вы же гений! Поэт… Да, изъяли ваш мозг…

И забыли в какой-то кастрюле.

24 марта 19 г, Санкт-Петербург