Вова Хлыстиков шел по улице, споткнулся, ударился лбом об асфальт и заговорил по-французски, а родной русский начисто забыл. Феномен Хлыстикова был всесторонне исследован, ученые провели ряд экспериментов - на асфальт бросали кошек, собак, обезьян и белых мышей, но ни одна из зверюг, увы, так и не освоила иностранного языка. После чего наука сказала свое веское слово: такого в принципе не может быть, и, следовательно, Вова Хлыстиков отъявленный шарлатан.
А Вова тем временем мучился головными болями и читал Мопассана в оригинале.
- Ну, как там, во Франции? - допытывалась жена. - Ни за что не поверю, что ты никогда не был в Париже. Сознайся, ты ведь французский шпион?
- Же ву не компран па, - отбрехивался французскоязычный супруг - и черт его знает, что это означало. Хорошо, если только "отстань, дура". А вдруг - что похлеще?
Ночью Вова был изысканно нежен.
- Же вуз эм, Мари, - шептал он жене на ухо, а она, млея, пыталась научить его заново русской речи:
- По-нашему это будет "давай, поехали, мать". Понял, Бонопарт?
- Пойехаль, мат, - послушно повторял супруг. - Же вуз эм.
- Ну уж нет, - сопротивлялась Мари, она же бывшая Маша, - по-французски я этим заниматься ни в жисть не стану, я порядочная женщина, а не Эммануэль какая-нибудь.
Шестнадцатилетняя дочь канючила за завтраком:
- Па, привези мне из Франции косметику, а? И шмотки хорошие! И машину! А еще лучше - поехали туда все вместе насовсем! У тебя же, наверное, там родственники...
- Же те не компран па, ма фи, - пожимал плечами папа.
- Мафия?! - радовалась дочь. - Так ты связан с французской мафией? Круто! Познакомь с кем-нибудь, а?
А между тем "французскому мафиози" пришлось расстаться с любимой работой в электроцехе, потому что из всех исконно русских терминов он мог выговорить только "вольт" и "ампер", отечественных ругательных слов, без которых, как известно, не делается ни одно дело, не понимал, а в ответ на теплое обращение мастера: "Открути-ка ту хрень да проверь напряжение на этой дерганой клемме, контакт ей на фазу-мать", - дико выл и бился головой о щиток, пытаясь таким способом вернуть память.
Содержать безработного "француза" Маше Хлыстиковой было не в тягость: к новым китайским шмоткам он относился пренебрежительно, от борща и пельменей воротил нос, водку не пил. А поскольку настоящего французского коньяка, бланманже и лягушачьих окорочков в доме не водилось, мсье Вольдемар Хлыстиков изрядно похудел.
Однажды, в потертом плаще, худой, небритый, он шел по осенней улице и, как обычно, размышлял о чем-то своем на непонятном для соотечественников языке. На обочине резко затормозил "уазик" с синей полосой.
- Ваши документы, гражданин! - сурово молвил страж порядка, коих на благословенной родине д'Артаньяна именуют ажанами.
- Же не компран па, - заученно ответил Хлыстиков.
- Под интуриста косит, - прокомментировал напарник первого "ажана". - А перегара нет, наркоман, наверно.
- Ну, что, бичара, поехали? - процедил первый.
- Кеске ву вулей? - испугался задержанный.
- Нихт ферштейн, - пошутил второй. И толкнув в спину, приказал: - Шнелле, фриц, подобру-поздорову, там разберемся!
Когда его втолкнули в машину, он больно ударился головой о стенку. И уж дальнейшее вспоминал потом смутно: решетки на окнах, прикрученный к полу табурет, злые лица таких же оборванных бедолаг, как и он... Не добившись толку, его выпустили - перебинтованного, с подбитым глазом.
Первое, что он сказал дома, было:
- Здравствуй, Маша, я вернулся.
- Господи, - присела та от радости, - живехонек! А я уж все морги обзвонила... Постой, да ты никак человеческим языком разговаривать стал?! А по-французски-то теперь что ж?
- Ни черта не помню, - развел руками Вовка. - Ни бельмеса, так его растак. Дай-ка пожрать, мать, а то я отощал, как собака.
|
