Яков Есепкин

Лилии Стикса

XXXI

Красный цвет никого не щадит,

Мы бессмертие суе и пели,

Не за тем ли Геката следит,

Чтоб певцы о рубинах успели.

Соберем во субботу гостей,

Пусть ядят и пиют наши гости,

Се музыки иных областей,

Веселитесь еще, ягомости.

И тогда принесут ангелки

Господь-Богу киотницы эти,

Где тисня алой миррой виски

Наши, плачут юродные в цвети.

XXXII

Гипс фамильных аллей истемнен

Мглой ночей, юровыми звездами,

Кто и ждал этих бледных камен,

Бредят сеи какими садами.

Сколь юдицы вольготно снуют,

Яко тусклую цветь обрывают,

Пусть хотя сны июля виют

Сукровицей, засим пировают.

Ах, проплыл диаментный корвет

Мимо вечных жасминов и тлена,

И, следи, опадает исцвет

На мраморные наши рамена.

XXXIII

Август выбиет чернью канвы

О исчадных цветницах и хлебах,

Иль нагорные кущи мертвы,

Иль умолка музыка во небах.

Яко тусклые нети молчат

И пиры восклицают рапсоды,

Нас камены однех соличат,

На бессмертие чествуя оды.

Лишь тогда узрят демоны тьмы

Мглу очес и оне содрогнутся,

И взалкаем: се, Господе, мы,

Нашей кровию столпной клянутся.

XXXIV

Побледнеем, а что пировать,

Аще льется небесная млечность

Во подвалы, царевн муровать

Иль бочонки с вином здесь – беспечность.

Ах, искусство ли вечно, тогда

Нас почто убивают, давайте

Фей картавых всеславить, Звезда

Не за вами летит, пировайте.

Гипс наш тусклый изломан в куски,

Рамена увиенны язмином,

И нещадно горят бредники,

Цветь аллей обводя бальзамином.

XXXV

На вифанские мраморы тьма

С чермной цветью лиется, о внемли,

Здесь были среброусты письма,

Всяк теперь оглашенный и нем ли.

Се, начинье Аида темней

Воска смерти и ночи хрустальной,

То вино или кровь, у теней

Их колор паче мглы госпитальной.

Мы, Господе, в углу восстоим

Со черствыми хлебами, стекает

По челам цветь и мирра, лишь сим

Наши вежды бессмертье смыкает.