Яков Есепкин

Гаты Царского Села

XXXI

Именинные торты горят,

Уподобившись воску свечному,

Суе ангели нас и корят,

Не могли мы соцвесть по-иному.

Вишен черных к столам нанесли

Золотыя меловницы сеней,

Яко небеси чад не спасли,

Минем слоту юдольных зеленей.

Хоть виждите сейчас, ангелки,

Как над тортами нощность пылает,

Как лепные камор потолки

Всепорфирный туман застилает.

XXXII

Ночь июльских цветов холодна,

Разливайся, вишневая млечность,

Мы в тенетах юдольного сна

Вдов колодных следим червотечность.

По челам нашим цветь совели,

Ангелков ли встречают гиады,

Меловницы хотя бы нашли –

Тьмой белить ханаанские сады.

Но еще во бесславие сех,

Кто с демонами здесь веселится,

Преалкая, о млечных власех

Наших мирра венечно затлится.

XXXIII

Сукровичные вишни столы

Всеиюльские днесь украшают,

Иудицы еще веселы,

Променады еще совершают.

Ах, знаком аонидам сей вкус,

Мы у Ирода их ли вкушали,

Ах, корицы иль терпкий мускус

Нам бессмертия грезы внушали.

Где и вишен кровавая цветь,

Где июля тенета златые,

Виждь – одне и остались тлееть

Апронахи, звездами свитые.

XXXIV

И восплачут музыки, теней

Соваянья и вершники ада

Будут нощи вифанской темней,

Станут млечными призраки сада.

Не ждали нас обручницы тьмы,

Не искали матруны честные,

Это мы, это, Господе, мы

Барву льем в рамена ледяные.

И еще под кимвал и цевниц

Скорбный плач расточится зефирность,

И сквозь мертвую роскошь цветниц,

Сквозь остье мы соявим порфирность.

XXXV

Нас рифмовницы вечности чтят,

В хоры звезд и альбомы смотрятся,

Где томительно мимо летят

Ангелки и о сенях корятся.

Вновь смертливые осы быстры,

Феи ада нещаднее Парок,

Мы вседержные эти миры

Обогнем, восточаясь меж арок.

Но крушницею битых скульптур

Полн тезаурус – мертвый рифмовник,

И лишь чтицы с пустых верхотур

Нам собросят увядший терновник.