Яков Есепкин

Гаты Царского Села

XXXXI

Ночь-царица чудесно тиха,

Ныне ангелам суща беспечность,

Фей небес в золотые меха

Одевает холодная млечность.

Прекричим ли, Господе, пеять

Не велят царичам убиенным,

И начинем тогда вопиять

С темных ярусов к мглой осененным.

Будет стол антикварный всепуст,

Ангелки нас окликнут со хоров,

И лишь барва польется из уст

На винтажи кровавых фарфоров.

XXXXII

Пудры тусклые нощно горят,

Золоты перманенты у ведем,

Нас ли ангелы неб укорят,

Мы от гоев сейчас не уедем.

Пред Гекатой разбилась в куски

Ночи сводность, и где минареты,

Боги Ада одне высоки,

К нети мчат нашей славы кареты.

Бал юдиц неумолчен, оне,

Содрогаясь, над миррою веют

Злато пудр и о темном огне

С хладным воском цветов багровеют.

XXXXIII

Как пылают еще зеркала,

Тюль меловый таит соваянья,

Се юдоль и незвездная мгла,

Паче вишен Гекаты даянья.

Пей холодное брашно, август,

Все твои юровые расцветки,

Аониды ль из пламенных уст

Яд прелили в ночные серветки.

Поманит нас еще Вифлеем –

И альбомы со цветию спрячем,

Узрит нощь, как исчадно тлеем,

Как над миррой и вишнями плачем.

XXXXIV

Темной слотой вифанских стольниц

Мы и дышим, каждение наше

Стоит звезд и ночных багряниц,

Стоит восков, тисненых по чаше.

Царствуй, мгла Иудеи, равно

Мы не к эти столам оглашенны,

Пусть лиют данаиды вино,

Пусть и будут пиры совершенны.

Бледный отрок со млечной тесьмой

На челе как явится – узрите,

Сколь траурно мы взнесены тьмой,

Сколь исчадно тлеем в лазурите.

XXXXV

Серебристая тушь у менин

Всеволшебна, ланит перманенты

Снов белей, это рай именин,

Майский день, в сердце льющий дьяменты.

Битый мрамор фамильный почтим,

Нас еще Мельпомена услышит,

Мы еще умирать не хотим,

Не бессмертие ль трауром дышит.

Как и слотные дышат сады

Хмелем неб и охладною сенью

Темных цитрий, где падшей Звезды

Червность кажет пути к неспасенью.