Теперь мы молчим, раскаявшись, обиды зажав в руке,
печали и слёзы жалости врачуя в тугом лубке,
осилив земную тяготу к тому, чтоб ходить пешком,
мы снова становимся воздухом, былинкой и черешком,
который врастаeт зеленью на камни небесных стен,
нагретых весенним солнышком; к нему попадая в плен,
мы снова становимся воздухом, безбашенным и шальным,
рисующим в небе радугу длиною в один аршин,
мы снова становимся легкостью, бегущей из стеблей-жил,
которыми, словно нитями, невидимый кто расшил
всю землю цветами, травами, кустарником, лесом - вширь -
от поля до притулившихся средь облаков вершин,
так, чтобы было радостно смотреть на неe с небес,
тем, кто при жизни маялся, сбегая от шума в лес,
тем, кто случайно вырвался из плоти, роняя кровь
темно-вишневым золотом, дробящимся о наш кров,
что незабвенной пристанью за далью веков служил -
теперь лишь в предсмертной памяти на долю секунд ожил;
и вот мы становимся воздухом, звенящим в лесной глуши,
ветром, летящим с птицами, что листья легко вскружил.