Неумолкаемый
речевой поток Андрея уже всех утомил, в том числе и меня. А поскольку это не
просто речь, а сплошной сленг, то я с переменным успехом пытаюсь ему
противостоять. А происходит это как-то так:
– А Вы, Татьяна Александровна, купите нам в городе
какой-нибудь клёвый музон для дискотеки? – Я не
понимаю, что это такое – «клёвый музон». –
Ну, вот Вы, например, под чё гаситесь? –
Андрюша, я уже стреляюсь от твоего жаргона. Ну-ка, переведи на русский. –
Щас. Во! Под какую музыку Вы веселитесь? – А! Я « гашусь» под «Золотое
кольцо». – Беспонтово! – ответным
выстрелом добивает меня Андрей. Всё!
Счёт: один-один.
Как оказалось, стреляюсь от Андрея не я одна,
Алёша, наш король брейка, тоже в ужасе от этого словоизвержения:
- Да уберите Вы от нас этого придурка! Гонит
всякую фигню. Я ведь и по башке ему могу настучать…
Иду
разбираться.
– Андрей, ты
почему ребят обижаешь своей болтовнёй? – Да я это…
Просто прикалываюсь. – А
если твои приколы не всем нравятся? Даю
тебе время до вечера. Прислушивайся к ребятам, реагируй адекватно как-то, что
ли… Андрюша смешно выпучивает
глаза, так что они становятся похожими на футбольные ворота:
- Чё-чё мне надо делать-то? Ну-ка, переведите… -
Фильтруй базар, балда! – азартно забиваю я пенальти в андрюшкины ворота.
Бац!
Счёт: два-два! Но уже
выйдя из комнаты, слышу за дверью:
-Во, воспитка даёт – уже по фене базарит.
И я понимаю, что безнадёжно проигрываю.
А вечером на дискотеке Алёша перестарался с брейком и сильно
подвернул ногу. Ребята на руках принесли
его в комнату. Когда я к ним зашла,
работа кипела вовсю: Алёшу уложили в
постель, задрали кверху его больную ногу, водрузив её на несколько подушек.
Длинноногий Андрей со скоростью метеорита носился по коридору с мокрым полотенцем
в руках. Я, как смогла, поправила голеностопный сустав, мы потуже замотали ногу
полотенцем, и вскоре Алёша уже улыбался. То ли оттого, что боль утихла, то ли
от всеобщего к нему внимания.
–Ну, как у вас с Андреем? – тихо спрашиваю я. –
Во! – показывает большой палец счастливый Алёша. Всё,
танцы закончились. И чтобы как-то занять ребят до отбоя, я читаю им Пушкина,
«Барышню-крестьянку». Ребята слушают
молча, а потом у нас разворачивается беседа вокруг одного, весьма похожего на
нашу ситуацию эпизода, в котором два
непримиримых врага, отцы влюблённых друг в друга героев повести, наконец,
мирятся после того, как один из них, упав с лошади, повредил ногу. А второй из
отцов, с милосердием и достоинством оказав ему помощь, с почётом отправил
своего недавнего врага домой в собственной коляске.
Я спрашиваю:
- Как
вы думаете, что людей разъединяет и делает врагами? Ребята думают, пробуют
объяснить: - Наверно, упрямство, неумение услышать и
понять другого. – Да фигня всякая, - в своём стиле выражает
Андрей общее мнение. И Алёша с ним соглашается. – А что людей соединяет, делает
друзьями?
Ребята соображают, ищут слова: - Несчастье, что ли? Беда? – Но ведь можно сказать: так тебе и надо, враг мой. – Ну, тогда, значит, доброта, жалость. - Верно, доброта. Но только не
жалость , а сострадание. И, по
большому счёту, человеческая любовь.
– А почитайте ещё чего-нибудь, про любовь.
И я читаю моё любимое:
На холмах
Грузии лежит ночная мгла, шумит Арагва предо мною. Мне
грустно и легко, печаль моя светла, печаль моя полна тобою, тобой,
одной тобой. Унынья моего ничто не мучит, не тревожит, а
сердце вновь болит и любит оттого, что не любить оно не может.
И вдруг
Алёша восхищённо выдохнул:
- Вот это про настоящую любовь!
Эхом вслед за
ним Андрей:
- Клё.., то
есть здорово! А вот Вы,
Татьяна Александровна, зачем с нами возитесь? Работали бы, да деньги
зарабатывали.
– Понимаешь,
Андрюша, не всё в жизни измеряется деньгами. А с вами мне просто интересно, я хочу, чтобы
вы стали здоровыми, разумными людьми. Детей
нарожали таких же умных и здоровых, и чтобы ни одного из них не предали, не бросили на
произвол судьбы.
Мои детдомовцы притихли, глаза их подобрели. И
вдруг их как прорвало, видимо, очень захотелось сказать что-то доброе, хорошее…
Я слушаю, как они говорят, говорят… И с удивлением обнаруживаю, что говорят-то они
нормальным, русским, пушкинским языком.
И счёт у нас
– по нулям. |