Пробился свет в немытое окошко,

Хоть будний день, но некуда спешить.

Старик от сна очухался немножко:

«Заварим чай, и снова будем жить».

На кухне бедно, впрочем, не убого,

Не слишком сыт пенсионерский быт.

Есть сахар, хлеб, заварка – слава Богу,

И вкус сырка, похожий на грибы.

Стоит на полке, на почетном месте,

Помятая жестянка со слоном.

Другой сказал бы – слишком много чести,

Да только он не знает об одном.

В пайке военном значилась заварка,

На сутки – грамм, попробуй, растяни.

И если не добудешь для приварка,

То будешь пить соломинки одни.

И вот однажды ночью, в сорок третьем,

Пришел приказ: доставить «языка».

Разведчики ушли, и на рассвете

Нашли блиндаж по дыму костерка.

Сработали ножами тихо, чисто:

Троих в расход, четвертого – с собой.

Доставить фрица вызвался плечистый

И самый про призыву молодой.

«Пошарив по сусекам», как обычно:

«Берем что есть, посмотрим все потом»,

Закинули в мешки свои привычно

Тушенку и  жестянку со слоном.

Таились на нейтралке в редколесье,

Месили пыль как тесто на пирог.

Осталось им всего-то метров двести,

Как раз на заключительный рывок.

Но пушки хищно вытянули шеи

И начали прицельный арт обстрел.

Мешки и фрица спрятали в траншею,

Но сам сержант запрыгнуть не успел.

Под осень, прикатив в автомобиле,

Сумев прорвать заслон лечебных фей,

Разведчики сержанта навестили,

Вручив ему заслуженный трофей.

Он думал, в тыл отправленный куда-то,

Слона на банке тронув невзначай,

Как больно будет мне без вас, ребята,

Как сладок будет мне трофейный чай.

И больше он войны не видел толком,

Прошла она как хроника в кино,

Оставив ногу, смятую осколком,

Да памятную банку со слоном.

А впрочем, он об этом не жалеет,

Ведь жив сейчас, могли бы и убить.

И бодро ковыляет по аллее,

Чтоб чаю в магазине прикупить.

Сегодня ждут и в школе, на беседе.

Из всех своих заслуженных наград

Надел старик как память о Победе

И орден, и медаль за Сталинград.

В проулке встретил двух нахально-резких,

Один коснуться ордена посмел:

«Давай, старик, снимай свои железки,

Добавь мне, так сказать, на опохмел».

Старик протер звезду платочком чистым,

В ответ ему уверенно сказал:

«А знаешь, ты такой же, как фашисты,

Которых я три года убивал.

С ножом, в чужом окопе сможешь разве,

Где страшно и от крови горячо?

Я бил врага без промедленья, насмерть,

И смерть моя стояла за плечом».

Подняв костыль как старую винтовку

И начисто забыв про хромоту,

Сержант погнал шпану за остановку

И дальше, через речку, по мосту.

В его глазах парадные колонны

Сменились на разрушенный завод,

Где сорок дней глухую оборону

Держал его родной бессмертный взвод.

Он шел тогда с винтовкою на танки –

Героем для плакатов и картин.

И после беспощадной контратаки

Живым остался только он один.

Шпана спешили скрыться у вокзала

И думали: «Назад смотреть – не сметь!»,

Ведь им сейчас обоим показалось:

Стоят плечом к плечу старик и Смерть.

Исчезло наваждение больное,

И снова май, и мирные дела,

Не пахнет больше гарью и войною.

Его домой соседка привела.

Ворчит старик, подлеченный врачами,

На память, изможденную войной.

И снова отправляется за чаем,

Укутав боль лекарства пеленой.

Все вроде успокоилось, и только

Покоя не давала мысль одна:

Порой и мирный чай бывает горьким,

Пока он жив – жива его война.

/апрель, 2016