(продолжение)


8

15 февраля 2009 г., воскресенье, 19:06.
Екатеринбург, р-н Академика Бардина-Решетникова.

Слова дороже чувств, свобода выше правды,
Бег в темноту, надежда без мечты…
И в сумраке, в  прокуренном парадном
Вновь не раскрытой будет тема о любви
Борис Задворовский.
- Денис, это ты?- простуженным голосом спросила Ирина, услышав щелчок замка входной двери. Уже неделю она была на больничном с понятным и традиционным для середины февраля ОРЗ. К выходным температура начала спадать, но вот раскрасневшееся горло и легкая слабость все еще давали о себе знать.
- Я,- ответил из коридора сын.- Как твое самочувствие?
- Да уже почти нормально, голова только еще кружится немного, температуры – нет. Ты чего такой смурной? Дяде Володе хуже? Как тетя Аня?
Денис вошел в гостиную. Ирина сидела в кресле, листая очередной номер журнала «ТелеШоу».
- Не сильно, мам. Дядя Сережа Сапурин, привез какую-то крутую врачиху, вроде как самый лучший хирург на Урале. Вот она говорит, что операция прошла успешно, но вот от наркоза он не отошел. По ее словам, третья степень травматической комы, кажется так. Сердце работает нормально, но в себя не приходит. Ну а тетя Аня… Ночь не спала, плачет все время и молится. Врачи говорят, чтобы ее домой забрали, а она не уходит. Игореху - вот с Дашкой из больницы поперли. А дядю Сережу милиция допрашивала, потому что дядя Володя с ним встречаться шел… - Денис отправился в кухню - поставить чайник, потому повысил голос, чтобы перекричать струю воды из крана.
- Ну, да, наша милиция нас бережет, – иронично сказала Ирина, отложив журнал и повернула голову на голос сына. – У них хоть основная версия-то какая, не знаешь?
- Ну, для крупных бизнесменов первая версия у них всегда одна и та же – профессиональная деятельность,- Денис развел руками.
- А медики что говорят? Он поправится?
- Ну, вот докторша, которая дядю Володю оперировала, говорит, что ничего не может прогнозировать. Пулю убрали, зашили, но после наркоза он в себя не пришел. А с третьей степенью, вообще все непонятно. Врачиха эта бате сказала, что в коме он может пробыть сколько угодно и исход как в анекдоте –  пятьдесят на пятьдесят. Но самые важные первые, третьи и шестые сутки, если он их переживет, то шансы есть…
- Отец там был? Трезвый? – с легким скепсисом спросила Ирина.
- Конечно был, он раньше нас приехал. Его дядя Сережа Сапурин вызвонил.
- Они даже с Сапуриным общались? Странно, мне казалось, что они никогда теперь не помирятся…
- Мам, ну ты чего?..
- Прости, сынок, ты прав, не до этого сейчас. Дай Бог, поскорее дяде Володе выкарабкаться… Отец-то как?
- Да нормально у него все.
- Он трезвый был? Или опять что-нибудь праздновал? День всех влюбленных какой-нибудь. Со своей пассией, с которой он живет, наверняка праздновал…
- Ты опять начинаешь? Вы уже три года как развелись, по твоей инициативе, между прочим…
- Денис, ты чего злишься-то?
- Не, мам, у меня все нормально. Просто в себя пока прийти не могу. Ужасов в больнице насмотрелся. Мы когда уходили, там девчонку привезли, лет 15-ти. Говорят ДТП, месиво страшное, а родители погибли – отец ее пьяным за руль вроде как сел. Убивал бы тех кто за руль подшофе садится…
- Успокойся, сынок, у тебя-то самого как дела? Маша звонила?
- У нее сейчас раннее утро, будет звонить ночью, в смысле, когда у нас будет ночь…
Денис пошел в свою комнату. Стянув с себя толстовку и бросив ее на диван, отработанным движением ноги он нажал кнопку на системном блоке и включил компьютер. Разговор с матерью про Машу напомнил ему об обещанной «шняжке» в «личке». Со вчерашнего вечера он не был дома, и так и не смог добраться до компа, чтобы залезть на «Вконтакте» и в подробностях рассмотреть фотографии из Даун-Тауна и какой-то подарок на День всех влюбленных.
«Шняжкой» в «личке» тоже была фотография. Стилизованная под старину эффектом «сепии», изжелта черно-белая, она напоминала выставленные в музее работы Вениамина Метенкова, рассматривать которые они так любили вместе прошлым летом. На фото была стена. Желтоватая серая стена. Старые колотые кирпичи, от которых веяло спокойной уверенностью в защищенности. На переднем плане – обнаженная Маша. Она смотрела в глаза Дениса. Этот взгляд вырывался из экрана монитора, как будто не было нескольких тысяч километров, не было бесконечного Тихого океана, не было десяти часов разницы во времени. Казалось, стена и желанная и любимая девушка находились на расстоянии вытянутой руки, и достаточно было только шагнуть навстречу, чтобы прижать ее к себе и никогда и никуда не отпускать…   
Денис мотнул головой, чтобы сбросить с себя это странное обманчивое оцепенение. До приезда Маши из Штатов оставалось еще полгода. Остатки вьюжного февраля, грязный март, дождливый апрель, противоречивый май, тополиный пух июня, душный июль и половина августа. Эти будущие шесть месяцев казались чем-то бесконечным и непреодолимым, и даже осознание, что уже половина года прошла, совсем не грело. Как тогда в аэропорту высказался Игореха? «Денисик, самое простое из чувств – любовь, надежда – посложнее и самое трудное – вера. Будешь и любить, и надеяться, и верить – сможешь дождаться»,- кажется так. 


9
15 февраля 2009 г., воскресенье, 03:01.
Екатеринбург, р-н Волгоградской -Белореченской.
Она читала мир, как роман,
А он оказался повестью.
Соседи по подъезду –
Парни с прыщавой совестью.
Прогулка в парке без дога
Может стать тебе слишком дорого,
Мать учит наизусть телефон морга,
Когда ее нет дома слишком долго.
«Наутилус Помпилиус»

Володя долго сидел возле памятника Якову Свердлову. В голове не было ни одной мысли, только глобальное непонимание того, что происходит. За это время он уже настолько привык к тишине, что неожиданное появление звука в этом мире сильно ударило в уши. Песня распространялась по проспекту Ленина с огромной скоростью, будто заполняя все пространство города.
Ведь мы не ангелы, живем мы на земле
Дождем растаяли как слезы на стекле
Наши крылья растворились, улетят на небеса
И, наверное, забыли, что не верим в чудеса
По небу плыли мы неведомо куда
И растворились мы, наверное, в облаках
Ночью крылья, словно птицы, улетят на небеса
Нам, наверное, что-то снится
Хоть я не ангел
Но я хочу быть с тобой
И ты тоже не ангел
Но все равно будешь мой
 

Самое странное, что слова и мотив этой наплывающей как туман композиции Володе были знакомы – Дашка, дурачась, и всем своим видом  показывая, мол, простите меня за то, что знаю такую чепуху, иногда напевала ее дома по вечерам. Как же называется эта группа? Что-то такое фруктовое, кисло-сладкое… «Ранетки», что ли.
Женский голос приближался, и в нем все явственней слышались нотки истерики. Володя вышел на проезжую часть. От гостиницы «Исеть» в его сторону ехала девушка на велосипеде. Заметив Володю, она, видимо, смутившись, на полуслове оборвала свой сольный номер, но не остановилась и не сбавила скорость. В  нескольких метрах перед своим недавним слушателем, ставшим сейчас самым внимательным зрителем,  она резко затормозила, развернув при этом « Felt» боком. Несколько секунд лихая велосипедистка изучающе смотрела на Володю,  а потом с облегчением вздохнула:
- Не-е-е. точно все снится!
Девушке было лет пятнадцать-шестнадцать, не больше. Одета она была несколько странно. Ее наряд состоял из так называемого маленького черного платья, с глубоким вырезом на спине, явно из дорогого бутика – уж в этом, благодаря жене и дочери, Володя немного понимал – и дешевых джинсиков с Таганского ряда в комплекте с такими же ширпотребовскими кроссовками. Впрочем, на багажнике велосипеда были закреплены шикарные туфли на шпильке. Да и от обилия ювелирки девчонка сверкала как новогодняя елка: кольца на пальцах с крупными камушками, бриллиантовые сережки, штук пять золотых цепочек на шее с разными подвесками. И все это, похоже, не фальшивое. Но в то же время на запястье ее левой руки красовался простенький пластмассовый браслет.
- Что снится? – спросил Володя.
- Все, - уточнила велосипедистка, - Ты тоже.
- Почему? – задал свой второй и не менее «умный» вопрос Володя.
- А я тебя недавно по телеку видела! – торжествующе сказала девчонка. – Значит, ты мне просто запомнился и приснился. И весь этот ужас тоже не на самом деле!
- Какой ужас?
- А то, что город пустой… Не-е-е, я точно сплю… Нет, скажи, ты же был в телеке?
Женская логика в сто двадцать пятый раз в жизни потрясла Володю. И еще удивило, что эта соплячка смотрела программу Пенина, в которой он и вправду позавчера выступал. Въедливый ведущий с внешностью, какая могла бы быть у Знайки из бессмертного произведения сказочника Носова, замучил тогда Володю вопросами о положении в строительной отрасли и на рынке жилья. Честно говоря, лезть в ящик не очень-то хотелось, но надо было появиться на публике, показать, что слухи о преждевременной кончине его компании преувеличены, хотя, проблемы, конечно, в новых экономических условиях есть.
- Был, был…
- Ну вот, значит, точно сплю! – совсем развеселилась девчонка.
- Слушай, а тебе еще что-нибудь снилось? До пустого города? – Володе вдруг пришла в голову одна мысль.
- Да… Страшное очень… Как будто мы поехали на машине, а папка, я сразу и не заметила, пьяный. И он гонит и гонит. Мамка ему кричит, мол, сбрось скорость, идиот, а он назло ей еще быстрее едет. А потом – бах! – стал обгонять, а навстречу нам грузовик. И я вроде как просыпаюсь, а дома никого и вообще в Ебурге никого, вот ты первый повстречался.
Володя вытер пот со лба, кажется, он начал понимать, в чем дело. И от этой догадки ему стало нехорошо… Но он постарался взять себя в руки и даже нашел силы улыбнуться:
- Ну, раз мы встретились… Давай знакомиться, спящая красавица? Я – Владимир Васильевич Ковалев.
А я – Надя. Правда, дурацкое имя? Ой, прикольно как: когда проснусь, обязательно узнаю, так вас на самом деле зовут, или нет. Вы ведь какой-то бизнесмен, жилье строите… ну, я у мамки спрошу, как ваша фирма называется. Она все про строительство смотрит, мечтает про квартиру новую большую и в другой район переехать, – девчонка после официального знакомства  неожиданно перешла на «вы».
- А где сейчас живете?
- На Гареме. Остановка «Звезда», это за четвертой базой, там еще дом культуры «Стрела» есть. Вы, наверное, и не слыхали про такой район, небось, сами в центре живете?
Володя усмехнулся: он прекрасно знал район «Звезды». Они с Анькой шесть лет снимали задешево квартирку в двухэтажном, еще пленными немцами построенном домике на улице Летчиков. Туда привозили Игоря и Дашку из роддома. Дочь, конечно, что такое Гарем не представляет – ей был год, когда он заработал на собственное жилье – а вот у сына кое-какие воспоминания остались. Гарик, например,  уверяет, что помнит, как они ходили на Пехоту стоять в очереди за колбасой по талонам, как играл в заросшем высокой травой дворе с ребятишками соседа-азербайджанца, как отец и мать сидели за кухонным столом по вечерам над учебниками. 
Увы, аспирантуру Володе пришлось бросить, немного не дотянув до защиты кандидатской –  нужно было кормить семью. Из историков пришлось переквалифицироваться в плотника-бетонщика, благо опыт подобной работы на халтурах в бытность аспирантом имелся. Молодой научной поросли нужно было как-то выживать, вот и горбатились в конце восьмидесятых обычно все лето будущие профессора-доктора в Тюменской области, возводя объекты народного хозяйства.
К девяносто первому у Володи уже был свой ремонтно-строительный кооператив. Правда, это его первое предприятие прибрали к рукам братки, пока он валялся в больнице. А попал он туда из-за такой же вот как эта девочки-припевочки.
Однажды в полдень он на своей машине, тоже первой, раздолбаной «шестерке», отправился на Юго-Запад  посмотреть на здание детского садика, которое выкупили знакомые коммерсы и решили превратить в офисный центр. Заказ намечался выгодный, но и работы предстояло немаленько – от детского садика по сути остались одни стены, да крыша, даже рамы из окон вытащили предприимчивые граждане, пока объект стоял бесхозным.
Он толком не успел осмотреть здание снаружи, когда услышал где-то внутри дома какой-то сдавленный вскрик. Потом еще один. В недоумении он прошел внутрь. И вскоре увидел в закутке бывшего пищевого блока садика, который не просматривался со двора, неприглядную картину. Мужик его лет, бритый под ноль, в красном пиджаке, зажав в угол худенькую девочку-подростка в очках, одной рукой держал ее за горло, а другой шарил под подолом короткого летнего платьица.
- Ты что делаешь, мразь! – закричал Володя, оттаскивая мужика в сторону. Благодаря внезапному вмешательству, девчонке удалось вырваться и убежать, а он пару минут боролся с отморозком в красном пиджаке, пытаясь задержать его на месте преступления, но выпустил, когда тот дважды ударил его ножом. 
Как добирался до калитки ограды садика, теряя сознание и истекая кровью, Володя уже отразил смутно. На улице его заметили прохожие и вызывали скорую. Когда он очнулся после операции, на больничной тумбочке в трехлитровой банке с водой стоял букет. Анька, дежурившая у его постели сказала, что астры принесла какая-то девочка, вручила ей и, не произнеся ни слова, тут же испарилась из палаты. Вот за этот букет и отдал Володя два месяца жизни и первый потерянный бизнес…
- Владимир Васильевич, вы что тормозите? – Надя приблизилась на своем велике к нему вплотную и тормошила за рукав. – Я пятый раз спрашиваю, вы на машине ездить умеете?
- Да, конечно.
- А давайте покатаемся на вон той крутой тачке, там ключи есть. Это же сон, можно ведь…   

10.

16 февраля 2009 г., понедельник, 12:17.
Екатеринбург, р-н ул. Белореченской – ул. Гурзуфской.

По городу свирепствует зима,
дымят заводы и уральский кофе…
Я почему-то не сошла с ума,
но научилась верить катастрофе.
Юлия Подлубнова.
На этой девчонке была очень дорогая одежда. Она не выделялась, но женский взгляд все равно сумел оценить приблизительную стоимость дубленки и джинсов, по которым было видно, что они самые настоящие «Левисовские», а не купленные на распродаже в Ашане. Настя заметила эту девчонку еще на «Волгоградской», они вместе стояли на остановке. Потом вместе же сели в 26-й трамвай. Для младшего лейтенанта милиции Анастасии Ползаковой, впервые ехавшей из судебно-медицинского морга, куда ее отправили переписать невостребованные трупы, это показалось неожиданным, что девушка, стоимость одежды которой приблизительно совпадает с ценой автомобиля ВАЗ-2107, садится в трамвай. «Да она должна на «Крайслере» с водителем ездить», - подумала Настя.
Помимо дорогой одежды и странного «транспортного» несоответствия поражало выражение лица девушки. На нем была абсолютная потерянность. Казалось, что мира вокруг не существует. Как будто ходит и дышит на автомате. Настя по работе уже не раз сталкивалась с наркоманами, у них был похожий взгляд. Однако зрачки у девчонки расширены не были, да и нарушений координации движений не наблюдалось. Просто была в ней какая-то мировая скорбь. «Наверное, парень бросил,- нашла вариант Настя – Ну точно, сказал, поди, что надо расстаться, потому что у них нет будущего, потому что он из бедной семьи, а она, раз в такой одежде – из обеспеченных»…
В районе «Белореченской», точнее, нет, в районе «Титаника», в тот момент, когда его трубы лучше всего видны из окна трамвая, девчонка вдруг заплакала.
- Не плачьте, тушь потечет,- единственное, что нашла сказать Настя.
- Не потечет, она водостойкая, - ответила девушка.
- Парень бросил? – решила проверить свое предположение младший лейтенант Ползакова.
- Нет, нет у меня парня, - она не всхлипывала, по голосу складывалось ощущение, что слезы льются совсем не от внутренней боли, а от какой-то усталости, что ли. – У меня отец в коме в больнице.
Даша сама не понимала, зачем говорит это совсем незнакомой попутчице. Но говорить почему-то хотелось. Ей казалось, что эта симпатичная девушка сможет понять, лучше, чем все друзья, чем Денис, чем Игорь, который, хоть и был озадачен отцовской комой, но вел себя совершенно, казалось, бесчувственно.
- Что случилось с отцом? – спросила Настя.
- В него кто-то стрелял в субботу, его прооперировали, но он не пришел в себя. Врачи говорят, что это третья степень комы.
В утренней сводке за выходные младший лейтенант Ползакова видела информацию о покушении на некоего гражданина Ковалева. «Состояние – стабильно тяжелое. Кома», – было написано в «ленте». Азарт сыщика попытался взять верх над разумом, который говорил, что опрашивать девушку о покушении – по меньшей мере, цинично.
- Меня зовут Настя. Я работаю в милиции.
- Даша, - ответила девушка.
Двери открылись. На остановке «Юго-Западная» было многолюдно. Пока люди выходили из трамвая, какой-то агрессивный пенсионер пытался ворваться в вагон, вопреки преградившему ему дорогу шкафоподобному молодому человеку, стоявшему в дверях. Крики старичка по поводу «совсем распустившихся подростков» совсем не интересовали этого парня в кожаной куртке. Казалось, что «Unforgiven III» в его наушниках звучит значительно громче менторских высказываний пенсионера. На мгновенье отодвинувшись, «шкафчик» все-таки пропустил старичка в салон, но рассуждения о том, что было в те годы, когда он был молод, и что современным подросткам нужен «усатый с трубкой» не прекратились. Более того, пенсионер нашел в вагоне единомышленниц, и уже через несколько секунд весь 26-й обсуждал проблему деградации современной молодежи.
- Ты торопишься? Пойдем, выйдем на «Московской», прогуляемся, а то в трамвае душно, а тебе все равно подышать нужно, да и базар этот раздражает,- предложила Настя. Начальник ждал доклада о невостребованных покойниках к 14:00, так что времени в запасе было предостаточно.
- Давай,- Даша согласилась выйти на одну остановку раньше. Ей хотелось рассказать о том, что она сейчас чувствует, и казалось, что эта Настя из милиции сможет понять…
Было ветрено. Стоит отметить, что зимой на этой трамвайной остановке ветер дует всегда. Он словно разбегается с Площади Коммунаров, чтобы удариться о Московскую горку и совсем-совсем ослабнуть. Возможно, поэтому и называют недавно построенное на углу Радищева-Московской зеркальное здание «Парусом», что стоит оно на одном из самых ветреных мест Екатеринбурга и действительно навевает воспоминания о морской стихии.
Даша и Настя вышли из трамвая.
Взглянув на двух симпатичных девушек, неспешно шагающих по направлению к проспекту Ленина, нельзя было сказать, что познакомились они всего десять минут назад. Та, которая выглядела чуть-чуть помоложе, что-то рассказывала. Вторая периодически кивала, а однажды даже приобняла свою спутницу. Они шли медленно. Возле дома на углу Московской и Ленина, девушки почти синхронно полезли в сумочки. Обе достали свои мобильники, стали что-то набирать на клавиатурах. Позвонили друг другу. Еще через пару минут, та, что постарше, взглянула на часы, сказала что-то, и, помахав рукой, побежала в сторону проспекта. Возле светофора еще раз посмотрела на часы. Оглянулась на Московскую, и, дождавшись зеленого, перешла на остановку, чтобы заскочить в подошедший 15-й трамвай.


11.

16 февраля 2009 г., понедельник, 14:56.
Екатеринбург, р-н ул. Куйбышева – ул. Белинского.

Жизнь ползет, как змея в траве,
Пока мы водим хоровод у фонтана,
Сейчас ты в дамках, но что ты запляшешь,
Когда из-за гор начнет дуть Трамонтана…
«Аквариум»
 
«Австрийское кафе» в Атриуме Костя считал пафосным. Когда сегодняшним утром Сапурин назначил встречу именно там, было большое желание найти какую-нибудь причину для отказа. Во-первых, зарплата ожидалась только в пятницу, лежавшая в кошельке «пятисотка» была последней, а позволить за себя заплатить - это казалось неправильным. Во-вторых, обстановка заведения совсем не располагала к задушевной беседе. Тем не менее, объективной отговорки найдено не было, потому сейчас Костя торопился, чтобы успеть к 15:00.
Бодро выскочив из 25-го трамвая на остановке «Белинского», он краем глаза ухватил мозаичное панно на здании куйбышевского учебного корпуса универа, впрочем, рассматривать картину времени уже не было. Перебежав дорогу на мигающий зеленый, Макеев устремился ко входу в «Австрийское кафе». Хотелось курить. «Надеюсь, в этой харчевне дымить не запрещено»,- вслух сказал он.
По Белинского была пробка. Однако, словно по мановению волшебной палочки, крайняя полоса, которая примыкала к Атриуму, вдруг опустела. От поворота с Декабристов мчалась колонна из трех черных машин. Возглавлял кавалькаду черный «Гелендваген» с включенными фарами. Резко затормозил возле кафе и выпустил на улицу мужчину в темных очках, с короткой стрижкой и гарнитурой в ухе.
Сапурин приехал на второй машине – блестящем, вопреки грязи крайслере.
- Привет, Мак! – Сергей протянул руку.
- Здравствуй, Сергей Александрович! Ездишь в лучших традициях, как Президент США, - улыбнулся Костя.
- Я и есть президент. Только не США. Пошли? – сделал приглашающий жест владелец «Уральского промышленного альянса».
Устроившись за столиком, Сапурин, не читая меню, заказал себе «двойной эспрессо» без сахара.
- Значит так, Мак, - с места в карьер начал Сергей, - можешь по своим каналам поузнавать про расследование стрельбы по Володьке? У меня не получается – генерал в Москве, вернется только к концу недели, а я вечером улетаю в Шанхай – контракт с китайцами «горит».
Макеев улыбнулся. За прошедшие два года «необщения» друг-олигарх не утратил своей привычки решительно и сразу «брать быка за рога». Это когда в универе учились, Серый был на «вторых ролях», поскольку считался «партийным сынком», а, в так называемой, «Новой России» стал совсем другим человеком – быстрым, агрессивным, решительным… Казалось, он экономит каждую минуту, каждую секунду. Только вчера в больнице Костя засомневался, когда Сапурин разговаривал с Анной. Но сейчас все сомнения были сметены. «А они похожи с Полькой, она такая же «ураганная»,- подумал Макеев.
- Да у меня и каналов-то особо никаких нет,- он пожал плечами.
- А пресс-секретарь ГУВД, он же вроде с тобой учился?
- Так то милиция, а расследование сейчас ведет Следственный Комитет при прокуратуре, а там у меня знакомых нема…
- М-да… Ладно, ты все равно попробуй через ГУВД-шника поузнавать… Ты сам-то сейчас вообще где? – Сапурин моментально изменил интонацию, будто «выключил олигарха», предоставив место старому другу.
- Да, работаю в полиграфии. Буклеты печатаем…- замялся Костя. Ему совсем не хотелось обсуждать с Сергеем эту тему. Странный холодок повеял где-то в подсознании. История двухлетней давности снова дала о себе знать.
- Мак, давай, только честно, ты на меня за что сердишься? – Сапурин почувствовал, как моментально отдалился его собеседник.
- Не суть, Серый, не важно…- обращение к старому другу по прозвищу далось Косте сложнее всего.
- Значит так, говори уже, чем обидел?
- День рожденья свой помнишь два года назад? – Макеев вперился взглядом в глаза Сергея.
- Б..дь, я так и думал. Вот скажи мне, Мак, у тебя мама – русская? Я же тебе и тогда говорил и сейчас повторю, мне не важно, что думает моя жена. Я всегда сам решаю. Понимаешь, сам! – Сапурин даже раскраснелся, складывалось впечатление, что он вот-вот взорвется и бросится на собеседника с кулаками.
Телефон владельца «Уральского промышленного альянса» вдруг заиграл «Трамонтану»…
Следующую встречу назначили на пятницу, по возвращении из Китая. За свой кофе и заказанную Костей минералку заплатил Сергей.


20 февраля 2009 г., пятница, 17:48.
Екатеринбург, р-н ул. Луначарского – пр. Ленина.
Он парень был что надо,
Отважен и хитер,
Шагал под вой снарядов
Веселый репортер.
На танке, в самолете,
В землянке, в блиндаже,
Куда вы не придете,
До вас он был уже.
Чтоб вышли без задержки,
Наутро, как всегда,
«Известия» и «Правда, и «Красная Звезда».
Гимн факультета журналистики УрГУ им. А.М. Горького
(сл. Константина Симонова)

- Коллеги!..
У главного редактора было несколько возможных обращений к сотрудникам журнала «Специалист-Урал». Когда он говорил «Коллектив!» - это означало, что сейчас будет новая вводная от учредителя по поводу планов на новый номер. Когда звучала фраза «Други мои!» - подразумевалось, что сейчас он будет корить кого-то за допущенную в материале ошибку или просто пожурит всех за курение на крыльце офиса. Если главред говорил «Господа!» - наступал какой-то торжественный момент, когда произносилась хвалебная речь в адрес кого-то из журналистов. А вот когда шеф говорил «Коллеги!» - это означало, что сейчас будет произнесена какая-то пакость, которая и самому ему неприятна, но как руководитель он не имеет права ее не произнести.
 

- Коллеги! Финансово-экономический кризис добрался-таки и до нашего издания. Генеральный директор сегодня объявил о минимизации наших затрат на журнал. В общем, с частью коллектива нам придется, к сожалению, расстаться, а часть перевести на фриланс. С первого, ну то есть со второго, марта, официально в штате издания остаются только самые незаменимые. По моему убеждению – вы у меня все незаменимые, но генеральный думает иначе. В общем, с понедельника в редакции будет идти аттестация. Руководители всех отделов к концу недели должны будут предоставить мне сводную таблицу, кто самый незаменимый… Вот. Вопросы?
- Федор Васильевич, а как будет проходить аттестация?
- Я еще не знаю… Да, Полина, зайди ко мне! – главред потупив взор пошел в свой мини-кабинет.
Полина раскраснелась. Свернув окошко аськи, где она общалась с Костей, она двинулась в сторону загородки, отделявшей главреда от остального коллектива.
Федор Васильевич почему-то не поднимал глаз от столешницы. Указательным пальцем правой руки он водил по краю корочки своего ежедневника, а левой рукой держал свой небритый подбородок.
- Поль, в общем, генеральный принял решение, что репортерского отдела в журнале больше не будет. Мы меняем периодичность и новости, собственно, теряют актуальность.
Полина молчала, не замечая, как начинает трястись подбородок. Главред заметив это, повернулся к окошку. На подоконнике у него стояла бутылка с минералкой и одноразовые пластмассовые стаканчики. Налив половину стаканчика, он протянул его девушке.
- В общем, Поля, вариант у нас один. Я тебя определяю в отдел финансистов, только тебе там аттестацию надо пройти… Ну напишешь что-нибудь зверское… Станешь замом у Суворенко, а потом, когда ситуация выправится – вернем репортерский отдел… Только надо за неделю что-нибудь этакое написать! Ну там, в общем, с министром интервью, или с Карповым, который «Северный бюджет», или с Сапуриным, например… Правда, этот интервью не дает, но вдруг… С Константин-Николаичем посоветуйся, может, он чего посоветует. Если не получится, Поль, в общем, я могу только на фриланс тебя перевести…
- Федор Васильевич, я давно хотела спросить. Про «в общем» - понятно, а что с частностями? – на Полину вдруг напало ощущение надвигающейся истерики. В качестве самозащиты она вдруг включила «дурочку», пытаясь сыграть в «глобальный пофигизм».
У главреда словосочетание «в общем» действительно было «паразитом». Практически в каждом предложении, произносимом Федором Васильевичем, эта конструкция присутствовала. Он, естественно, этого не замечал. Но до чрезвычайности не любил, когда его поправляли. Впрочем, сейчас он не вспылил. Он понимал, что у Полины теперь весьма сложная ситуация, помнил про то, что очень многим обязан Константину Николаевичу Макееву, с которым, только что по сути уволенная начальник репортерского отдела, жила. Потому главред просто кашлянул. Пристально посмотрел в глаза девушки пару секунд. Отвел взгляд. Взял шариковую ручку. Повертел ее в руках. Громко швырнул ее на стол. Глянул в угол монитора на часы. Привстал.
- Всем спасибо, все свободны. Приятных выходных. Начальники отделов в понедельник, нет во вторник, понедельник – 23-е, к половине девятого. Будем обсуждать аттестацию.
Минуту спустя Полина сидела уже у своего компьютера и с совершенно глупым видом смотрела на поставленную фоновым рисунком рабочего стола фиалку. Только что мир рухнул. Окончательно и бесповоротно. «Работу сейчас не найти. Однокурсники вон уже четвертый месяц ищут. У Старого тоже не сильно хорошо сейчас в плане финансов. Как теперь жить?» - эти мысли одна за другой лезли в голову, неслись с огромной скоростью, закручивая все сильнее пружину эмоций. Ярость вскипала. Очень хотелось разбить к чертовой матери этот монитор вместе с дурацкой этой фиалкой, вырвать провод у мышки, потоптаться на клавиатуре, расколошматить все эти рамки с дипломами и благодарственными письмами, что висели за спиной.
Вдруг в аську пришло сообщение от Кости: «Я сегодня встречаюсь с Сапуриным, так что не теряй меня. Ужинай без меня». И тут Полину озарило: «Сапурин дружил со Старым, может быть… как говорит главред, мэй би, мэй би»…

13
20 февраля 2009 г., пятница, 18:14.
Екатеринбург, троллейбус 1-го маршрута.</div>
А наутро я встал, мне давай сообщать,
Что хозяйку ругал, всех хотел застращать,
Что я голым скакал, что я песни орал,
А отец говорил у меня генерал.
Владимир Высоцкий

На Белинского были пробки, поэтому у Кости, пока он добирался на встречу с Сергеем, хватило времени на воспоминания и размышления. Обычно его раздражала традиционная для этого часа давка в общественном транспорте, но сегодня после целого дня, проведенного тет-а-тет с компьютером, был свой кайф в том, чтобы оказаться в «гуще народа». Костя улыбнулся мысли, что в заведение на Красноармейской, куда он сейчас направляется, вряд ли еще кто-нибудь из посетителей приедет на троллейбусе…
На том памятном дне рождения Сергея, чуть больше двух лет назад, Костя тоже был единственным представителем гордого племени пешеходов. Он тогда только что развелся с Ирой и оставил квартиру и машину им с Денисом.
Накануне дня рождения, в конце января ему позвонила Лана Сапурина:
- Костик, привет! Ты не забыл, что у нас в пятницу событие? Собираемся отмечать за городом в коттедже. Сбор в семь вечера. Маленький банкет, а наутро катаемся на снегоходах, банька там, ну как обычно…
- Привет… Э-э-э, Лан, а ты Ирку тоже пригласила?
- Нет, конечно. А кто она теперь нам? Раньше была твоей женой, а сейчас, извините…
- Вовка с Анькой не знаешь, успевают вернуться из-за границы? – поспешил уйти от неприятной для него темы Костя.
- Нет, они только в воскресенье прилетают. А-а-а-а, тебя волнует как к нам попасть. Ну, я могу водителя за тобой послать. А лучше знаешь что, я договорюсь с Томкой Рудневой, чтобы тебя забрала. У тебя ее телефон есть?
- Может лучше водителя…
- Нет, нет, нет… Лучше Томку. Она будет просто счастлива! – рассмеялась Лана.
- Скажешь тоже.
- Да, ладно, как будто не видишь, что девушка к тебе неровно дышит. Не упускай свой шанс, Костик! В общем, она тебе позвонит, жди. Пока!
Костя предпочитал брюнеток, а из всех блондинок Вселенной ему нравились только три – Катрин Денев, Николь Кидман и еще Тамара Руднева. Без этой гламурной дамы в последнее время у Сапуриных не обходилось ни одно застолье. Как и все подруги Ланы, она была не из бедных, владела парой магазинов, кое-какой недвижимостью, туристическим агентством и клининговой компанией. Часть этого добра досталась Тамаре от мужа, по слухам бывшего бандюка, который был значительно старше ее и недавно умер. Полученное наследство предприимчивая вдова сумела сохранить и преумножить.
Костю, правда, Тамара привлекала своими другими активами – легким веселым характером и сексапильной внешностью. Она отнюдь не выглядела на паспортные тридцать восемь, благо материальные возможности поддерживать себя в форме и модно одеваться у нее, конечно, были. К тому же и матушка-природа данными не обидела, все было при всем – стройная фигура, длинные ноги, высокая грудь, натуральные светлые волосы.
Костя давно знал, что тоже нравится Тамаре. Это было ясно по взглядам, улыбкам, всяким мелким деталям поведения, а еще по реакции Ирки на Рудневу. Жена невзлюбила ее сразу же с момента знакомства и за глаза называла не иначе как «мечта Кавказа».
Тамара произвела фурор на работе у Макеева, заехав за ним на «Лексусе» и в какой-то сверхмодной и супердорогой шубке. После Костиного развода они встретились впервые и поначалу несколько смущались. Но недолго, завязался непринужденный разговор, так собственно ни о чем. Зато глаза Тамары обещали многое на этот вечер. Однако получилось иначе.
Когда до усадьбы Сапуриных оставалось с пару километров, Тамара спросила:
- Костя, ты что Сереже будешь дарить?
- Да так, пустячок, нож из «Старого солдата», дата-то не круглая. И стишок по традиции.
- Стишок – это хорошо, ты всегда так классно сочиняешь. А вот нож… Костя, ты только не обижайся, ну несолидно как-то, там же всякие серьезные люди будут. Ты только пойми правильно, я два подарка купила, один, чтобы ты вручил… от своего имени. Ладно?
Костя сразу и не нашелся, что ответить. Но, когда «Лексус» уже въезжал в ворота дачи Сапуриных, твердо сказал:
- Спасибо за заботу, конечно, но я подарю только свой нож. Серега поймет, а мнение других меня не волнует…
- И мое тоже? – заглушив двигатель, с вызовом спросила Тамара.
- Извини, и твое тоже.
На крыльце трехэтажного дома их уже встречала Лана:
- Томочка, спасибо, что приехала пораньше, как я и просила, хоть поможешь мне. А вы, молодой человек, наверное, будете только мешаться, пока Сережа не появится, он все еще на работе сейчас, трудоголик, даже в день рождения. Придумала! Вот что Костя отправляйся пока в бар. Там мой драгоценный братик засел, проследи, пожалуйста, чтобы он не надрался раньше времени. Ой, ребята, а чего вы такие насупленные?
Только в баре, под который у Сапуриных была специально оборудована целая комната, Костя немного успокоился. «А что ты хотел, милый мой?» - с горечью думал он. – «Размечтался о каких-то чувствах, а тебе показали, что ты стоишь три рубля. Как там Ирка вопила обычно: надо было в девяностые не про демократию писать, а о бизнесе думать?»
За пять минут Костя и брат Ланы, человек немногословный, крепко страдающий самой распространенной русской болезнью, практически молча, успели опрокинуть в себя по три рюмки водки. Налили уже и по четвертой, но тут появилась хозяйка дома и испортила праздник.
- Костик, ты совсем охренел что ли? – ласково-ласково спросила Лана.
- Это ты о чем?
- Он еще спрашивает! Томке настроение испортил и не знает о чем! Она тебе дело предложила, и не хер кочевряжится. Цену себе, что ли набиваешь? Возьми у нее подарок для Сергея, не позорься перед людьми со своим ножичком. Это раз. А два – извинись перед Томкой и развлекай ее весь вечер. Для этого, господин Макеев, тебя собственно и звали, если ты сам не догадываешься.
- Я думал, меня позвали, потому что мы с Серегой старые друзья, - даже не гнев, а холодное чувство разочарования охватило Костю.
- Какие к чертовой матери друзья, Костик? Может это когда-то и было… А сейчас у вас разные весовые категории… Ты соображаешь, Макеев, кто ты и кто он? Ну, давай не будем ссориться, пошли к Томке.
Неожиданно на эту тираду Лане ответил ее пьющий брат. Он сказал именно то, что думал сейчас Костя:
- Ну и сука же ты Светка!
Костя пожал брату руку и, не говоря больше ни слова, вышел из комнаты. Он удачно поймал попутку на Режевском тракте и минут через сорок был на углу Ленина-Луначарского. День рождения бывшего друга был не единственным праздником, на который Костю в тот вечер звали – свой пятилетний юбилей отмечал «Специалист-Урал», редактор которого студентом был в отделе Макеева на практике.
В журнале веселье было в самом разгаре, вновь прибывшему сразу же налили штрафную…
К обеду следующего дня Костя проснулся в незнакомой квартире с тяжелой головой и частичной амнезией. Рядом лежала совершенно неизвестная ему девушка, одетая, и не под одним одеялом с ним. Она не спала и иронично улыбалась.
- Привет! – сказал Костя девушке. - Слушай, Сказка, у тебя случайно пива не найдется? Извини, я забыл как тебя зовут… Я к тебе, наверное, приставал вчера?
- Пива нет, есть сок. Яблочный. Вы, Константин Николаевич, действительно проявляли ко мне вчера повышенный интерес. Безуспешно… А еще позвольте напомнить, что зовут меня Полина.
14
25 мая 2009 г., понедельник, 19:59.
Екатеринбург, ул. Ясная.
What I've felt
What I’ve known
Never shined through in what I’ve shown
Never be
Never see
Won’t see what might have been
What I’ve felt
What I’ve known
Never shined through in what I’ve shown
Never free
Never me
So I dub thee Unforgiven
«Metallica»
Рита вчера ушла. Ушла, пока он ездил к отцу в больницу. Вроде всего два каких-то часа, а ведь успела собрать все вещи и не забыть абсолютно ничего. Ящик комода был пустым. Ангелочка на стене не было. Из ванной исчезли все кремы и прочие женские штучки. Только на кровати лежала плюшевая собака, которую он подарил ей на 8 марта. «Вот и все»,- подумал он вчера. И навалилась такая ужасная тоска. Нет, уход Риты не был для него неожиданным, к этому все шло достаточно давно. Он сам отлично понимал, что рано или поздно это произойдет, потому что некоторое время назад вдруг почувствовал, абсолютную бесчувственность в этих отношениях. Еще в тот день, когда стреляли в отца, он окончательно и бесповоротно определил для себя, что любить он не может никого, кроме Насти, но казалось, присутствие Риты может компенсировать эту внутреннюю пустоту. Черта с два! Они были словно соседями по коммуналке. Даже нет. Они напоминали давно живущую совместно семейную пару, для которых секс – это обязанность по графику – раз в месяц, где задача женщины – готовить ужин и убирать квартиру, а мужчины – зарабатывать деньги и иногда выносить мусор. Но эта бесчувственность, привычность – она была стабильной. Потому уход Риты стал ударом не потому, что не хотелось ее терять, она просто нарушала привычную и сложившуюся картину.
Эту квартиру родители купили Игорю год назад. Они считали, что повзрослевший мальчик обязательно должен иметь место, куда можно привести девушку, чтобы посторонние – в данном случае мама, папа и сестра – не мешали. Другое дело, что по мысли Ковалевых-старших, девушка была именно в единственном числе. К сожалению для них, эти стремления не оправдались. «Симпатишных барышень» (так называл своих пассий сам Игорь) в однокомнатную квартирку на Юго-Западе до последнего времени приходило много, но на пару дней, не больше. И только в конце февраля одна из них задержалась дольше чем на пару дней. Мама Игоря чрезвычайно обрадовалась, когда на Ясной появилась Рита, насколько можно было обрадоваться в такой ситуации (муж по-прежнему был в коме и улучшений не наблюдалось). Анне Ковалевой казалось, что теперь непутевый полигамный сын, наконец, остепенится и остановится в своих поисках женского идеала. Но мама не знала ничего о Насте. О Насте не знал никто…
Рита ушла вчера. Ушла, пока он ездил к отцу в больницу…
В начале вечера понедельника Игорь решил прогуляться по парку. Он шел, курил и думал. Нет, он совсем не жалел о том, что теперь в квартире было пусто. Он не жалел, ему было обидно. Обидно от того, что уход, точнее бегство Риты, именно так он расценивал этот спешный отъезд, случилось именно сейчас. Отец был в коме. Каждый день было нужно к нему ездить. И вчерашним днем он собрался ехать к отцу. Спустился к машине и обнаружил, что соседки опять устроили демарш рядом с Короллой. Уже не первый год они боролись с жильцами, паркующими машины на газонах. И в последнее время борьба эта достигла своего апогея. Рядом с водительской дверью Тойоты был вбит столбик. Открыть дверь было невозможно. Игорь забрался в автомобиль через заднее сиденье. Навыков «каллиграфического» вождения не было. В результате водительскую дверь Короллы «украсила» огромная вмятина. В больницу он приехал злым… А через два часа, увидев пустую квартиру, он почувствовал себя преданным.
В пруду в парке плавали утки. Каким-то инстинктивным движением Игорь засунул руку в карман вельветового пиджака, будто там мог лежать кусок хлеба, который можно было бы им бросить. Развел руками. «Извиняйте, птицы! Ничего нету».
На поясе завибрировал телефон. Звонил научный руководитель.
- Молодой человек, Вы когда мне пришлете черновик третьей главы? – тон профессора Марченко был безапелляционным и подразумевал в ответ немедленное действие, вне зависимости от того, где находился собеседник.
- Всеволод Андреевич, я сейчас его форматирую и выставляю сноски, через полчасика отправлю обязательно, - Игорь вложил в свой голос максимум смирения и преклонения перед авторитетом научрука.
Действительно, диплом надо было дописывать, до защиты оставалось меньше месяца. А третья глава существовала только в замыслах. Нужно было проанализировать маркетинговую политику одной из екатеринбургских торговых сетей, но категорически не хотелось. Тем более сейчас, когда он еще не «дострадался» из-за ухода Риты.
- Игорь, я буду ждать до вечера. Если не успеете, приносите завтра на кафедру, я буду с десяти. Удачной Вам работы,- Марченко отключился.
Пришлось идти домой, чтобы «набросать» хотя бы что-то в качестве третьей главы диплома.
Возле подъезда ждал Денис.
- Гарик, где шляешься?
- Чего хотел? – если честно Игорю совсем не хотелось долго общаться.
- Можешь мне на пару дней фотик свой одолжить? Очень надо.
- Да без проблем. Пойдем, только надо фотки с концерта Лепса на комп перекинуть, а то там места на карте почти нету, - друзья отправились к подъезду.

15
29 мая 2009 г., пятница, 18:31.
Екатеринбург, р-н Ленина-Мамина-Сибиряка.</div>
Мы выходим на рассвете,
Дует с гор холодный ветер,
Поднимая нашу песню до небес.
Вьется пыль под сапогами,
С нами Бог и с нами знамя,
И тяжелый АКМ наперевес.
Один из вариантов
Песни Иностранного легиона,
в основе которой лежит
стихотворение Р. Киплинга «Сахара»

В горах Сашка и Влад делили один сухпай на двоих. Вместо второго на боевые задания они дополнительно брали патроны. Впрочем, так делали все в их взводе. Так же как и остальные парни каждый раз земляки из Нижнего Тагила тащили с собой по десять пластиковых полуторолитровых бутылок: пять с водой связывались между собой одной веревкой, пять с солярой или бензином - другой. Вертушка обычно не могла сесть прямо в заданной точке, высаживала десантников метров на тысячу ниже, и это расстояние приходилось тащить волоком за собой бутылки, прикрепив веревки к рюкзакам. Плюсом ко всему остальному грузу. А что оставалось делать? Без патронов, воды и горючки на чеченских вершинах было не выжить.