В донбасских городах существует множество династий. Да-да, именно династий, но рабочих. В моём городе есть шахтерские династии, насчитывающие общий трудовой стаж более 600 лет, 400, 300. Только представители моей фамилии уже в этом году – ровно век, как опускаются под землю добывать уголь, конечно, за исключением войн. И в совокупности их стаж составляет около 170 лет, при этом, не считая родственников, «прилепившихся» к нашему роду волею судьбы.

С представителями одной, из таких династий, мне приходилось ежедневно сталкиваться на шахте, которой я отдал двадцать лет жизни. Они были братьями. Кто из них родные, кто – двоюродные, сказать честно, не знаю. Нет, если судить по внешности, то можно сделать некоторые предположение, но это никакой роли не играет. Главное, что они – братья, и при случае, всегда могут рассчитывать на поддержку друг друга. Насколько я помню: один из них, мой ровесник, всю жизнь проработал в проходке. Ещё два, старшие (но эти, точно, двоюродные), всё это время трудились на различных должностях в техотделах.

Внешность всех трёх братьев, никоим образом не соответствовала возрасту – выглядели гораздо моложе своих лет. Проходчик, правда, дышал как-то странновато – вроде ему всё время воздуха не хватает. Чудное у него получалось дыхание с присвистом. Встретил я его как-то возле поселковой больницы.

- Привет, Серёженька!

- Привет!

- Что здесь пороги оббиваешь?

- Да вот…

- Что «да вот»?

- Да рентген сделал, к новому терапевту сходил…

- Давно пора, ну и?..

- Сказала: «Вам, молодой человек, неслыханно повезло – у вас лёгкие, словно у ребёнка».

- Действительно, кому-кому, а тебе уж точно «повезло», - со вздохом окончил я наш короткий разговор, зная не понаслышке, сколько придётся хлебнуть ему унижений на этом пути с титаническими преградами.

Но речь пойдет не о Сергее, у которого «богатырское» здоровье, а о его старших братьях – Кузьмиче и Акимыче.

Работали они на тот момент начальниками техотделов. Такая же собачья должность, как и у остального итээровского персонала, будь добр: три раза в сутки ты должен самолично давать наряды на ведение горных работ, за исключением выходных дней. По штату своих должностей, соответственно графика, братья были обязаны один раз в неделю дежурить в шахте, обследуя добычные участки и прочие горные выработки. Если раньше (до, и сразу после «перестройки») можно было просто отделаться росчерком авторучки… на-гора, ставя галочку о проделанной работе, то в нынешних условиях подобный шаг чреват приговором «при попытке к бегству».

К графику поездок в шахту эта часть «надзора» привыкла, поэтому он месяцами не менялся. График распределялся так: Кузьмич дежурил по вторникам, Акимыч – по пятницам. Но в середине месяца у Кузьмича был день рождения, и попадал он как раз на пятницу. Не ехать? Вы нашего директора знаете? Отож! Но именины – дело-то святое. Поэтому Кузьмич, по обоюдной договоренности, меняется с братом, и вместо пятницы едет во вторник. От перемены мест слагаемых, сумма не изменяется, т. е. технологическая цепочка взаимоотношений человека и природы никоим образом не прерывается на более чем километровой глубине нашей «кормилицы».

Так начался вторник той злополучной недели… Сереженька бурит, сверлит породу в первую смену, прокладывая путь остальным шахтерам, уже непосредственно добывающим уголь. Акимыч свой долг исполняет на-гора, Кузьмич же поехал в первую смену в шахту.

Шахтеры знают: кто, и по каким дням ездит в шахту. Кто не мешает работать, а от кого можно и «сюрприза» ожидать: проверки карманов в спецовке, оставленной за километр от рабочего места, переписанных номеров самоспасателей, «совершенно случайно» забытых под одеждой, затяжками, кусками породы. Со стороны, единственная черта, объединяющая двух старших братьев – доброта. Но если у Акимыча сердечностью пропитан, действительно пронизан весь его характер (в высшем смысле этого слова), то у брата эта черта выглядит напускной. У Кузьмича любое движение, походка, взгляд, действия в быту и на работе, каждая клеточка – все прямо дышит флегматизмом. Когда же видишь его, идущим где-либо, нельзя сказать, что он похож на напыщенного индюка. Отнюдь. Во-первых, это звучало бы оскорбительно по отношению к человеку, который всю свою жизнь отдал шахте. Во-вторых, его конституция, никак не соответствует вышесказанному. Высокий, стройный, симпатичный, но, к сожалению, по всем остальным человеческим качествам, он мог бы быть эталоном для флегматизма, королём всех флегматиков, на каком бы языке они не разговаривали. Если он идёт вдоль нарядных участков… Даже не идёт – странным образом передвигается внутри огромного шара изуверского спокойствия, наряду с присущим ему нечеловеческим безразличием ко всему, что не связано с параграфами, руководимого им отдела. Ни разу я не видел, чтобы лицо Кузьмича, когда-либо изменило присущую ему маску.

В общем, походил-походил Кузьмич вокруг ствола, побывал на опрокиде, посетил электрогараж, расписался на досках замера газов – обычное дело для ИТР, и отправился на добычной участок – проверить, возможно, и удастся кого-нибудь уличить в мелком нарушении правил ТБ – тогда это уже ему большой плюс. Увы, служба. По ходу движения на западное крыло шахты, он зашёл на ближайший участок. Отсюда-то всё и началось…

Кузьмич померил метан в начале штрека¹⁷, удовлетворённо вздохнул – хотя откуда взяться газу на свежей струе? Размеренной, неспешащей походкой пошёл в сторону лавы, где под верхняками маячил одинокий луч шахтёрского светильника. На плечи первой смены этого участка ложилась основная нагрузка по добыче угля. Добытчики чёрного золота уже работали – была слышна стрельба очередями отбойных молотков. Кузьмич отметил про себя: «Молотки стучат, значит, порядок – в лаве есть и лес, и воздух (имеется в виду сжатый воздух в магистрали). С этой стороны всё хорошо. Если чего-то не хватает в уступе, нынче забойщик сразу бежит на ствол – выезжать, сегодня шахтёр пошёл – привередливый». Посмотрев время на наручных часах, он достал блокнот, авторучку, и сделал запись. Затем подошёл к люкам, где досыпалась партия, от которой оставалось лишь два порожних вагона. Насыпщик дал отмашку лучом светильника – состав дёрнулся, повинуясь силе лебёдки, управляемой горным мастером, который сейчас слепо подчинялся световым сигналам Александра. Ловко перепрыгивая, несмотря на возраст, по двигающимся вагонам, он дал команду «Стоп». Насыпав с одной стороны вагон, Александр махнул головой, мол, тяни, потом – «Стоп», и начал его досыпать. В это время подошёл Кузьмич, и сзади, глядя на чёрного, мокрого от пота насыпщика, спросил своим безучастным, спокойным голосом, который, не только Александр, различил бы среди тысячи ему подобных:

- Товарищ насыпщик, почему вы нарушаете правила ТБ? Где ваш самоспасатель?

Нет, ну это невозможно даже представить себе… Прыгая по вагонам, сыпать уголь с самоспасателем, висящим на шее, или на плече, одновременно уворачиваясь от кусков угля и породы…

Сашу от неожиданности, чуть ли не током трепануло. Мало того, что сзади неожиданно испугал, и кто – Кузьмич, который почему-то сегодня, вместо пятницы, забрёл к ним. Он не мог ошибиться в вопрошавшем голосе. Ведь не первый день на шахте – сколько раз самому приходилось подписывать путёвки у Кузьмича, дежуря мастером.

- Так вы можете ответить – почему мы на рабочем месте без самоспасателя?

Насыпщик автоматически обернулся на голос, и в этот момент, куском породы, у него из рук выбивает затяжку, которая мгновенно в вагоне засыпается углём. Вдобавок – Кузьмич посветил Александру в лицо, дабы узнать и запомнить отъявленного нарушителя.

- Так мы будем отвечать, или продолжаем игнорировать?

Ослеплённый на мгновение, Саша отвернулся от Кузьмича, пытаясь ладонями задержать уголь, самовольно текущий вниз, словно весёлый весенний ручеёк. Вагон уже заполнился с горой, и уголь начал искрящимися широкими лентами ссыпаться на штрек.

- Послушай, насыпщик…

В ответ раздался дикий крик Александра, знающего, чем закончится эта маленькая авария:

- Это ты – послушай! Подай какую-нибудь затяжку!

Кузьмич, то ли не расслышал просьбу, то ли руководствуясь непонятно какими принципами, опять затянул свою дотошную песню:

- Где твой?..

В принципе, за редким исключением шахтёры всегда спокойны и рассудительны, пока их никто не трогает. Александра, по натуре доброхота и тихоню, добросовестно исполняющего работу, такое несвоевременное упорство Кузьмича в достижении своей цели, вынудило взорваться, заставив забыть все правила субординации и человеческого общения:

- Иди… на фиг отсюда! Твой день – пятница! Приходи в пятницу, тогда и будем разговаривать! Черти принесли его во вторник! Иди отсюда, придурок! Ты нам смену сорвал!

Мелкий, такой нужный стране, уголь упорно продолжал вырываться выше, ниже, между рук насыпщика, радуясь своей короткой победе над человеком.

- Ну, хорошо. Выедем на-гора – там и поговорим, - не меняя тона, произнёс Кузьмич, развернулся и пошёл в обратную сторону, не изменяя своей уникальной походке.

- Кузьмич, затяжку! - орал Александр, словно недорезанный поросёнок, - затяжку дай! Кузьмич! Миленький! - Обернувшись, он увидел вместо Кузьмича удаляющееся световое пятно в метрах двадцати от себя.

Кричать-то было от чего – вагон стоял уже наполовину засыпанный в угле. Подошёл горный мастер, обеспокоенный задержкой сигналов, и наблюдавший, в далёких лучах двух светильников, не оседавшее облако угольной пыли. Вдвоём они быстро остановили поток угля.

Горный мастер в растерянности от вида огромной кучи коксующегося высокоценного полезного ископаемого, которую теперь им лопатить – не перелопатить, уселся рядом с вагоном на уголь, хранящий девственное тепло более чем километровой глубины. Пару минут посидели, молча осмысливая происшедшее, и, пытаясь настроить себя на волну человека – царя природы, усмиряющего и побеждающего дикую необузданную стихию. Мастер с досадой в голосе, ударившей под дых Александра, обратился к нему:

- Сердцем чувствовал – что-то должно случиться. Мне сон снился, как я пошёл на рыбалку, и возле ставка в коровяк вступил. Такое снится к деньгам. Думал, может быть, выедем – получку, наши крохи, начнут давать. Странно, но не в руку сон оказался. Как же это ты, Сашенька, так неосторожно?..

У Сашеньки внутри «взорвалась толовая шашка», вследствие чего, он на повышенных тонах рассказал, не только о случившемся, но и о том, что думает по этому поводу о главном виновнике ЧП, и о многих-многих ему подобных. Поостыв к концу повествования, попросил мастера:

- Подай лопаты, дружочек, на твоей стороне стоят…

Пришлось им, бедолагам, перебрасывать лопатами уголь из гружёного вагона в последний порожний, потом «черное золото» со штрека пошло в первый вагон, из него во второй, пока тот не наполнился доверху. Загрузив таким нехитрым «конвейером» крайний вагон, затем его поменяли на пустой. И такой каруселькой до конца смены устраняли огрех. Магистраль, подающую сжатый воздух в лаву, пришлось перекрыть. Забойщики, поочерёдно вылезшие из лавы, сетовали за пропавшую смену, с пониманием относились к факту аварии. Узнав о виновнике причины срыва смены, также поочерёдно награждали Кузьмича в пустой след одним и тем же эпитетом, не столь лестным, но очень знакомым всем славянам.

На-гора, отчитываясь в главной нарядной: за проделанную работу, за невыполненный план, и смиренно приняв на себя многотонный груз директорской тирады, изобилующей многими странными словами, пришедшими к нам издревле, и ни на йоту не изменивших, и не растерявших за долгую дорогу, своё предназначение, горный мастер не упомянул о роли Кузьмича в аварии, хотя одарил «добрым» взглядом его, уже сидящего на своём месте с невозмутимым безучастным видом.

Наступила пятница. Акимыч во вторую смену поехал в шахту (вместо Кузьмича). Заглянул на огонёк к Саше: посмотрел, проверил, пошёл дальше инспектировать участки.

В это время Кузьмич накрывает (по случаю дня рождения) лёгкий стол среднему звену управления, начальникам участков и отделов – не святое, но и не рядовое дело. Коллеги поздравили именинника, немного поговорили, пошутили, посмеялись, и разошлись, оттого, что большей части присутствующих на мини-банкете, ещё надо быть на третьем наряде.

Спустя час-полтора, Кузьмич стоит возле двери своей квартиры уже минуты три-четыре, и тщетно пытается открыть ключом нижний непослушный замок.

- Странно. Пить не пил, а открыть не могу. Замок отказывается подчиняться – значит, жена находится дома… Но в это время она должна быть на работе! По рабочему графику мы оба сегодня трудимся во вторую смену.

Терпение лопнуло – Кузьмич позвонил в дверь. Тишина. Ещё раз придавил кнопку звонка, и приложил ухо к щели – раздались шаги. Короткая пауза. Кузьмич отметил про себя: «В глазок смотрит. Умничка моя. Правильно, сейчас лихих людей развелось – дальше некуда».

Дверь открылась, впуская хозяина вовнутрь. Кузьмич щёлкнул включателем – вспыхнул свет. Супруга стояла раскрасневшаяся, с распущенными волосами, в наспех наброшенном на голое тело халатике.

- Привет, дорогая! - приветливо поздоровался, полюбовался откровенным моментом, и через мгновение мысленно добавил, чувствуя, как возбуждение пронзило тело. - А всё-таки она у меня – красивая!

Его стремительно обожгли невостребованные отдельные картинки из последнего, уже почти забытого, сна. Сегодня под утро ему приснился очень хороший, просто волшебный сон. Такой явственный и живой, что, проснувшись, он никак не мог сразу понять, что же в его здоровом организме пришло в негодность. Кузьмичу привиделось – он подобно, спустившемуся с небес, небожителю, героически улучшал человеческую породу. В каком-то раю, тысячи обнажённых женщин сидели вокруг его шалаша в томительном ожидании своей счастливой минуты, когда они, с лицом исполненного долга, покинут странное жилище, унося в себе новую зародившуюся жизнь, столь нужную для продолжения людского рода. Всё произошло неожиданно, и напуганный Кузьмич ещё долго лежал в недоумении, потрясённый случайной нелепостью из далёкого детства. Успокоившись, он встал, пытаясь не скрипеть кроватью, и пошёл в ванную комнату, жалея о развеявшихся сновидениях и испачканных трусах.

Сейчас его взору, из-под распахнутого халатика, игриво открывался манящий мир женщины, из-за которого он когда-то рвал цветы по чужим огородам, и потом с этим букетом в зубах проворно взбирался по балконам на третий этаж. «Ну, держись сегодня, моя лапушка! Сон в руку», - подумал Кузьмич. На этой хорошей ноте, довольно улыбнувшись, он решил пошутить.

- Ты никак стирать собралась в наш праздник?

- Привет. В пятницу у тебя же вторая смена?

- Но ведь день рождения?! Неужели, дорогуша, ты до сих пор не усвоила, что в День ангела виновнику торжества на любом производстве, тем более на шахте, всегда делаются поблажки.

- Ты вообще ничего не соображаешь! Твоё место сейчас в шахте! Ты чего припёрся, придурок? Ведь договаривались с тобой – отмечать после работы?!

Кузьмич, удивляясь её бурной реакции, не говоря ни слова, закрыл за собой дверь. Разувшись, он собрался, было поставить обувь в угол, но вдруг лицо у него мгновенно побагровело, после того, как взгляд споткнулся о скромно стоявшие в углу незнакомые потёртые мужские башмаки, похожие на немецкую армейскую обувь, примерно сорокового размера…

¹⁷ Штрек – горизонтальная горная выработка, не имеющая непосредственного выхода на земную поверхность.

25.11.2007