Сегодня, накануне столетия со дня рождения поэта Сергея Александровича Васильева (материал написан в 2011 г.), мне хотелось бы коснуться короткого эпизода, относящегося ко времени его учёбы в  Литературном институте – момента присутствия  на заседании Первого Всесоюзного съезда советских писателей в августе 1934 года. Правда, с момента основания по инициативе М. Горького в 1933 году до 1936 года институт назывался Вечерним рабочим литературным университетом.  
 Но вначале необходимо пояснить что привело меня к этому эпизоду.
 Истории этой более двадцати лет, и занимался я тогда по просьбе мое-го отца поисками другого поэта, его земляка, о судьбе которого знали только то, что этот поэт, Александр Шевцов, и его семья были арестованы в сере-дине тридцатых годов. 

 1
 Наверное, во встречах людей за время их жизни есть некая предопределённость, обуславливаемая внутренними устремлениями каждого к какой-то своей цели. Некоторые называют это судьбой. Собственные пути продвижения к цели то и дело пересекаются с чьи-ми-то чужими путями. Иногда – с путями к той же самой цели, тогда людей называют единомышленниками; иногда – со стремящимися к совершенно другой, тогда наши встречные становятся лишь временными попутчиками. Но как часто наши встречи, кажущиеся случайными, совершаются по прихо-ти той же самой предопределённости!.. С каким-то попутчиком можно долго шагать рядом, только в памяти он, если и остаётся, то всего лишь из-за большой протяжённости пути, пройденного  вместе. С другим ты встречаешься подчас на считанные минуты, а неизглади-мое впечатление от этой встречи никогда потом уже не сможешь забыть.
 Одним из моих неизгладимых впечатлений остаётся встреча с судьбой поэта Александра Шевцова. С детства я слышал о нём от отца. В начале тридцатых прошлого века  Шевцовы жили через два дома от дома моих дедушки и бабушки в деревне Мурзинка Кораблинского района Рязанской (тогда – Московской) области. В 1933 году стихи Александра и других московских поэтов были опубликованы в книжке. Поделиться этой радостью по-соседски и зашла к моей бабушке Дарье Петровне мать Александра Федосия Никоновна. И книжку со стихами сына принесла показать. Пока женщины разговаривали, отец, в то время двенадцатилетний мальчишка, хоть и наскоро, успел прочитать большую часть стихотворений. Некоторые строки запоминались сами по себе. Вот один из фрагментов:
… Много дорог
Обошли мои ноги,
Чтобы познать их
и чтобы прославить.
Если в одну
Сложить все дороги,
Эту одну
Вертикально поставить -
То и достанет она
От стоячей,
От нашей земной
И холодной воды –
До самой далёкой,
До самой горячей,
До самой блуждающей
Где-то звезды…
    
  Сам Александр приезжал в деревню летом 1935-го. Отцу он запомнил-ся  жизнерадостным шатеном среднего роста и плотного телосложения. Летом 1939 года отец со своим братом Василием случайно, по дороге на электричку, встретили в подмосковном Кратово старшего брата Алексан-дра Ивана. Иван и рассказал им об аресте отца, матери, братьев Виктора и Саши,  сестёр Раи и Вали.
  Осенью этого же года отца призвали в армию, направили для прохож-дения службы в Ленинград. Потом были война, блокада, ранение на фронте, госпиталь в Сверд-ловске, работа на оборонных заводах… Во время первой же послевоенной поездки в родную Мурзинку отец пытался узнать у родных и соседей что-нибудь о судьбе Александра, но ни-кто ничего о Шевцовых не знал… В конце 1987 года я  наткнулся в альманахе «Поэзия»  № 39 1984 г. на статью Германа Абрамова «Братья-поэты, вспомним Сашу Шевцова!». Про-цитированные в ней строки хотя и были близки по стилю строкам, запомнившимся отцу, но непосредственно тех, которые он читал, не было. Не бы-ло и портрета поэта. А совпадение имени и фамилии могло быть случай-ным: у них в Мурзинке на семьдесят пять деревенских дворов главными фа-милии и были Шевцовы и Покидышевы.  
  Потом, в апреле 1988 г.,  в мартовском номере журнала «Знамя» в ста-тье Константина Симонова «Глазами человека моего поколения» мне вновь встретилось упоминание о студенте Литературного института тоже Алексан-дре Шевцове. Я решил выяснить: не об одном ли и том же поэте вспоминают мой отец и два члена Союза писателей страны?
  Не стану говорить о последовательности поисков – это отдельная тема для другого рассказа о перечёркнутой жизни талантливого поэта. Скажу главное. Оказалось: да, речь шла об одном человеке – об Алек-сандре Михайловиче Шевцове, студенте Литинститута, подававшем боль-шие надежды, поддержанном Эдуардом Багрицким, а в тридцать четвёртом году присутствовавшем на одном из рабочих заседаний Первого Всесоюзно-го съезда советских писателей. Во время перерыва группу студентов и преподавателей Литинститута  кто-то сфотографировал. На снимке первым слева сидит Александр Шевцов, а за его спиной, тоже первым слева, стоит Сергей Васильев. Это уже доку-ментально закреплённый момент пересечения их жизненных путей. Имя фотографа выяснить не удалось, но сам снимок сохранился в семье Шевцовых.
Рядом с Александром, как пишут под снимками в газетах, слева направо, сидят Владимир Петрович Ставский (один из организаторов Первого съезда писателей), Маргарита Алигер, Александр Безыменский, Александр Исбах (профессор Литинститута). А рядом с Сергеем Васильевым стоят Григорий Бровман, Евгений Долматовский, Сергей Михалков, Александр Коваленков, Илья Френкель, Василий Сидоров.
  В этот момент они ещё все вместе и для них пока ещё всё впереди: для кого-то путь к творческим вершинам, государственным премиям и всенарод-ной известности, кто-то погибнет в бою в Отечественную войну, кому-то вы-падут аресты и лагеря, а кто-то сам оборвёт свою жизнь. Но пока они рядом, плечо к плечу.
  Об отдельных деталях обстановки во время работы съезда писателей, мне и хотелось бы рассказать.  

  2
  1934 год. С 26 января по 10 февраля в Москве проходил XVII съезд партии. Его назвали «съездом победителей»: «первый пятилетний план выполнен за четыре года и три месяца, построен фундамент социалистической экономики»  [3, стр. 995]. При определении слова «социализм» во все энциклопедические слова-ри войдёт фраза: «…Впервые социализм победил в СССР …» На съезде принят второй пятилетний план на 1933-1937 годы, основная задача которого: создание материально-технической базы социализма. Но уже стали «известны также итоги голосования на партийном съезде: око-ло трехсот делегатов, составлявших ленинскую гвардию коммунистов, голосовали против кандидатуры Сталина…» [1, стр. 4]
  16 февраля 1934 от воспаления лёгких умер Эдуард Георгиевич Багрицкий: учитель  и наставник для многих молодых поэтов того времени, в том числе студентов Литинститута. И многие из них в своих воспоминаниях напишут добрые и тёплые слова об Учителе. И в последний путь Поэта про-водят не только благодарные ученики, но и «... эскадрон молодых кавалеристов с шашками наголо» [7] – почётным эскортом памяти о годах Гражданской вой-ны, на которую в 1918  Багрицкий ушёл добровольцем.  
 Летом 1934 г. произошла реорганизация ОГПУ. Постановлением ЦИК СССР от 10 июля 1934 г. был образован общесоюзный Наркомат внутренних дел – НКВД СССР. В его состав входило Главное управление государственной безопасности (ГУГБ), которое и выполняло прежние функции ОГПУ. Первым наркомом внутренних дел СССР стал бывший председатель ОГПУ ЯГОДА Генрих Григорьевич (Иегода Енох Гершенович, [8]).  
  Первого декабря в Ленинграде, около Смольного (в Смольном),  будет убит Сергей Миронович Киров.
  Из воспоминаний К. Симонова: «Тому, в чьей памяти не остался декабрь 34-го года, наверное, трудно представить себе, какой страшной силы и неожиданности ударом было убийство Кирова. Во всей атмосфере жизни что-то рухнуло, сломалось, произошло нечто зловещее… Это трагическое не только произошло, но оно ещё и нависло где-то в будущем…» [4, стр. 20-21]  
  А пока «… В этой обстановке и решено было покончить с «писательской воль¬ницей», то есть с инакомыслием с точки зрения авторитарной власти…» [1, стр. 4] Под «писательской вольницей» подразумевались как основные литературные организации, так и различные творческие течения. Основными из литературных организаций являлись:
  АПП    – Ассоциация пролетарских писателей,
  ВАПП   – Всероссийская ассоциация пролетарских писателей,     
  ВОАПП – Всесоюзное объединение ассоциаций пролетарских писателей,
  ЛОКАФ – Литературное объединение Красной Армии и Флота,
  ЛЕФ       – Левый фронт искусств,
  ОПОЯЗ  – Общество изучения теории поэтического языка,
  РАПП     – Российская ассоциация пролетарских писателей.[1, стр. 10]
  Ещё в 1925 году прозвучал первый для «вольницы» звонок: резолюция ЦК ВКП(б) «О политике партии в области художественной литературы». Но она не имела официально-обязательного характера. Но постановление ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций» 1932 года положило начало подготовки к Первому съезду писателей.
  Можно себе представить с каким нетерпением студенты Литинститута ждали начало работы съезда: часть из них уже опубликовали свои стихи в газетах и коллективных сборниках, а на кого-то обрушились первые удары критики, о справедливости которых авторам стихов,  конечно, хотелось спорить… Константин Симонов так пишет об этом: «…Мы, будущие студенты Ли-тинститута, получили входные билеты на хоры, каждый на какое-то одно заседа-ние…» [4, стр. 29]  Значит, на фотографии засняты те, кто получили билеты на один и тот же день, не считая, конечно, Владимира Петровича  Ставского и Александра Александровича Безыменского – делегатов съезда с решающим голосом.
  Разыскивая стихи Александра Шевцова в архивах Центральной биб-лиотеки им. Ленина и Центрального государственного архива литературы и искусства, я невольно находил и отдельные материалы о съезде. Например, текст телеграммы от участников съезда: «Генеральному комиссару государственной безопасности, Народному комиссару внутренних дел Генриху Ягоде и всем славным чекистам-наркомвнудельцам. Советские писатели шлют НКВД – грозному мечу пролетарской диктатуры и вам, славные бойцы, пламенный привет! Мы гордимся Вами, Вашей верной самоотверженной работой, без промаха ра-зящей врага, поставившей перед лицом пролетарского суда гнусных наймитов фашизма из шайки Троцкого, Зиновьева-Каменева. Всеми мыслями, всем сердцем нашим, мы с Вами. Да здравствует пролетарская революция! Да здравствует великий и родной наш Сталин! В. Ставский»
  Телеграмма дана по предложению В.А. Луговского, делегата с решаю-щим голосом. Он же её и зачитал. А вот цитата уже из его выступления:
  «Я бы сказал, что мы до настоящего времени не можем по-настоящему определить черты советского человека. Мы говорим о Сталине как об образце советского человека, мы говорим о сталинской неподкупности, о сталинской честности, о сталинской любви к людям, а показать этого не можем…
  …Пусть каждый из нас почувствует себя мобилизованным в смысле переключения всей своей тематики на темы боевые, темы мужественные, темы настоящие, те, которые воспитывают человека в духе мужества, честности, преданности, бди-тельности, ярости к врагам, доверия братьям по оружию. Мы расчистим всё дерьмо, которое есть в наших рядах. Мы должны писать так, чтобы учить людей как жить, и как умирать за дело, которому мы служим…»
  Наверное, Владимир Александрович не сказал ни одного неискреннего слова. Выпускник московского Военно-педагогического института, до 1924 года служивший в Красной Армии, в 1930 году входивший в Литобъединение Красной Армии и Флота (ЛОКАФ), он поддержал стихи Александра Шевцова.
  Стихотворение молодого поэта «Мобилизация» в 1936 году войдёт в сборник «Юность» издательства «Советский писатель». Луговской взялся редактиро-вать вторую книгу поэта. Но, когда после ареста Александра, его старший брат Виктор, по просьбе Саши, придёт к мэтру забрать оставшиеся стихи, то Луговской в сердцах бросит: «Лучше бы мне не знать его!» И, наверное, ска-жет это тоже абсолютно искренне, как искренне Саша написал в стихотворе-нии «Соловей»:
«…Ветер,
Если надо – арестуем.
Бурю,
Если надо – создадим»
    А 25 июля 1936 года на заседании Президиума Секретариата Союза писателей СССР В.А. Луговской произнесёт следующее:
    «…Нами были сказаны и на митинге, и сегодня, и в прессе слова горячие: я думаю, что Афиногенов [драматург – прим. автора] был прав, когда говорил о чести расстрелять лично мерзавцев. Я бы хотел иметь эту честь, но давайте ловить, а рас-стрелять уж сумеют… Надо творчески сигнализировать…» (Из стенограммы засе-дании Президиума Секретариата Союза писателей СССР от 25.07.1936 г. Ответст-венный секретарь В. Ставский)
    Но вернёмся к съезду. Не всё так было мрачно.
К. Симонов вспоминает заключительное выступление Бухарина, на ко-тором он присутствовал:
    «…Сначала на Бухарина наскакивали наши поэты, и мне это нравилось; гово-рили хлёстко, смело, задиристо – это было мне по душе. Но когда выступил с ответ-ным словом Бухарин, он тоже говорил хлёстко, смело, задиристо, и мне это тоже было по-человечески по душе…»
    И ещё одна цитата из вступительной статьи Вл. Воронова к стеногра-фическому отчёту Первого съезда писателей:
«…о подлинном гуманизме неодно¬кратно на съезде говорил М. Горький; о «высшей социалистической человечности» размышлял Л. Леонов. В. Шкловский со свойственной ему афористичностью утверждал, что «гуманизм входит в структуру эпохи».
Прекрасные патетические формулы рождались на основе вполне иск¬ренней веры в гуманистическое призвание молодого социалистического государства, кото-рое, говоря языком 30-х годов, первым в мире, во враждебном капиталистическом окружении делало начальные шаги. Эта вера сегодня выглядит слепой или наивной, но она была определяющим фактором общественного самосознания, как бы его по-том, в 80-е годы, ни называли: обманным, ложным или каким-либо иным…
    Историкам литературы предстоит изучение материалов Первого съезда, во многом еще не опубликованных. Пока что неизвестно, какова была сте¬пень редакту-ры при подготовке стенограмм докладов и выступлений к печати, насколько жестко был организован предварительный просмотр подготовленных текстов речей делега-тов и гостей съезда... [1, стр.5]
    Съезд, при решении вопроса «как писать», утвердил горьковскую кон-цепцию социалистического реализма, озвученную 23 мая в «Литературной газете». Для нас термин «социалистический реализм» в энциклопедиях
сформулирован как «творческий метод литературы и искусства – эстетическое выражение социалистически осознанной концепции мира и человека, изображение жизни в свете социалистических идеалов…», а его важнейшими идеологически-ми принципами названы «…народность, партийность и социалистический гума-низм…» [3, стр. 1259]
    Но при всей однозначности формулировки каждый говорил о своём её видении.
    «Не жертвуйте лицом ради положения» – эти слова, как завет моло¬дым лите-раторам, произнес в кратком слове Б. Пастернак, выразив свое нравственное кре-до…»[1, стр.6]

    3
    Отшумели речи и споры на съезде, разъехались по домам и иностран-ные гости, и отечественные литераторы, возвращаясь к самому главному – к своему творчеству.
    И, наверное, пора вернуться к фотографии, сделанной на съезде.  О творческой жизни одних написано много. О других остались  редкие упоми-нания при публикации стихов. О третьих и упоминание найти непросто: не потому что были бесталанны. Скорее, так сложились обстоятельства, и они,  верные своему времени, ушли вместе с ним…
    По праву юбиляра начнём с ВАСИЛЬЕВА Сергея Александровича - русского советского поэта, уpоженца города Кургана, прославившего родное Зауралье в своих стихах, многие из которых стали песнями.
    В сухих строчках, отведенных Поэту в Краткой литературной энцикло-педии, не написано о том, что Сергею Васильеву присвоено звание «Почёт-ного гражданина Кургана» в 1973 году, что его именем названа одна из улиц города, а дом его родителей до сих пор так и называют «Дом Сергея Ва-сильева», а, значит и память о Поэте в народе жива.
    Несколько насупившись, смотрит со снимка сосед Сергея Васильева Григорий Абрамович БРОВМАН: будущий русский советский литературный критик, автор книги о жизни и творчестве В. В. Вересаева.
    Задумчив взгляд Евгения Ароновича ДОЛМАТОВСКОГО. В этом, 1934, году у него и Александра Шевцова вышли из печати первые сборники, идёт работа над второй книгой. Критики и ругают и хвалят обоих авторов. Может сейчас Евгений и размышляет об этом? В следующем 1935 году критик Ю. Добранов в статье «Молодые поэты Москвы» напишет: «… наибольший, по-жалуй, интерес вызывают Евг. Долматовский и А. Шевцов». Впереди у Евг. Долматовского большая жизнь в литературе, его песни будут считать народ-ными («Песня о Днепре», «Моя любимая» и другие), в 1950 году он будет удостоен Государственной премии СССР.
    Рядом с Долматовским, такой же высокий, как и Сергей Васильев, стоит МИХАЛКОВ Сергей Владимирович – автор стихов, с которыми выросли и растут многие поколения детей: «Дядя Стёпа», «А что у вас?», басен, Герой Социалистического труда, лауреат Государственных (1941, 1950, 1978) и Ле-нинской премий (1970).
        Левым плечом к зрителю, за С.В. Михалковым стоит Александр Александрович КОВАЛЕНКОВ, незаслуженно забытый поэт и писатель, ав-тор работ по теории и критике поэзии, песен, исполнявшихся Ансамблем со-ветской песни Центрального телевидения и радио, написанных с композито-рами Сигизмундом Кацем и Матвеем Блантером.
    О том, что А.А. Коваленков был репрессирован и впоследствии реаби-литирован в словарях не упоминается.
И ещё один, как и Сергей Васильев, уроженец Кургана, о котором мно-гие уже не помнят, есть на старой фотографии: ФРЕНКЕЛЬ Илья Львович – советский поэт, публицист, автор русского текста гимна Коминтерна, слов многих советских песен. Одна из самых известных «Давай закурим!», напи-санная в самый первый год Отечественной войны, автобиографическая по-весть, в которой автор рассказывает «о времени и о себе». Она называлась «Река времён».
СИДОРОВ Василий – о нём, несмотря на все мои старания, не удалось найти данных ни в одном из энциклопедических литературных словарей. Только одно стихотворение отыскалось в интернетовской сети на сайте «Огонь войны». Привожу его целиком:

Дорога фронтовая

Через поля, леса, чугунный лед,
Всегда кипучая, всегда живая,
Спешит, неугомонная, вперед
Дорога боевая, фронтовая.

Ее враги безжалостно бомбят,
Мосты и переправы разрушая.
Змеею изовьется и опять
Спешит вперед дорога фронтовая.

И там, где даже трактор не пройдет,
Конь остановится, по брюхо увязая,
Идут бойцы, солдат зовет вперед
Дорога боевая, фронтовая.

1944
Источник: Великая Отечественная. Стихотворения и поэмы в двух томах. Том 2. Москва, издательство "Художественная литература", 1970 г. С. 141.

  К моему счастью эта книга сразу же нашлась в читальном зале Курган-ской областной библиотеки. На её страницах со своими стихами о войне снова встретились, пусть и заочно, восемь из двенадцати литераторов, что сфотографировались вместе августовским днём в далёком 1934 году. Это: Маргарита Алигер, Александр Безыменский, Сергей Васильев, Евгений Дол-матовский, Александр Коваленков, Сергей Михалков, Василий Сидоров и Илья Френкель. Но в книге не было ни слова о самих авторах: только их сти-хи… [10]
  Ещё упоминание о Василии Сидорове я найду  в девятом номере жур-нале «Знамя» за 1986 г. в статье Евгения Долматовского «ВОСПОМИНАНИЯ «ДОВЕРЕННОГО ЛИЦА» о встречах с Александром Фадеевым: «…Неожиданным было для меня то, что он знает стихи моих товарищей – Василия   Сидорова, Маргариты Алигер, Вадима Стрельченко, Константина Симонова, пом-нит наизусть и со смаком цитирует понравившиеся строки…»
  Найду по подсказке автора статьи. И ещё запомнились слова о поэте, сказанные мне Евгением Ароновичем Долматовским во время нашей встре-чи в июне 1990 года в Литературном институте по поводу судеб литераторов со старой фотографии: «Вася Сидоров… покончил с собой в 1956»…
  Тогда я не успел подробнее расспросить Евгения Ароновича. Наша бе-седа длилась уже более получаса, а профессор спешил: в институте шли эк-замены. Я понадеялся на предстоящие встречи с другими выпускниками до-военного времени, с которыми уже созвонился, но, к сожалению, отложен-ные дела часто остаются невыполненными…
Теперь хочу рассказать о тех, кто  на снимке сидят. Но, отступая от принятого правила, начну с правой стороны, с одного из любимых препода-вателей Литинститута – с Александра Исбаха, вначале автора стихов, потом рассказов, посвященных комсомолу и Советской Армии.
  А. Исбах (псевдоним, настоящее имя – Исаак Абрамович Бахрах) – ав-тор научно-художественных биографий Луи Арагона, Фурманова, награжден тремя орденами, а также медалями.
  В книге «Было. Записки поэта» Е. Долматовский не раз вспоминает об Александре Исбахе: их военно-корреспондентские дни в Западной Белорус-сии в 1939 и на Карельском перешейке в 1940, о том, что ещё мальчишкой будущий профессор Исбах был знаком с Дмитрием Фурмановым. Став пре-подавателем западной литературы в Литинституте, он «не только преподавал, а проводил со студентами многие часы и дни… сиживал ночи напролёт с отстаю-щими студентами, всерьёз готовил их к зачёту, который принимал потом сам, пуб-лично и строго, без всяких поблажек… »
  Автор называет его в своих воспоминаниях «Неисправимым Исбахом». Уже вернувшись из лагерей в 1954, Исбах так объясняет своё запоздалое (на месяц) возвращение после реабилитации: «…Я работал на кирпичном за-воде, был бригадиром, мы всегда перевыполняли план. Не мог же я на радостях бро-сить свою бригаду. …решил до конца месяца остаться на посту, месячный план мы выполнили с превышением, и тогда я пошёл получать документы на отъезд.»
  Такой это был Человек и Учитель.
  Рядом с А. Исбахом сидит Александр Александрович Безыменский. Его не выберут на съезде в Правление Союза писателей. Но он будет также ак-тивно откликаться своими строками на каждое событие в стране, по-прежнему его будут называть комсомольским поэтом.
Далее сидит Маргарита Алигер: поэт, переводчик украинских, азербай-джанских, узбекских и других авторов, лауреат Государственной премии СССР (1943).
Как память о встрече с Поэтом тем же летом 1990 года в моей старой записной книжке сохранились её домашний адрес (Лаврушенский переулок, дом 17, кв…), номера домашнего и дачного телефонов.
  Она училась вместе с Александром Шевцовым и Евгением Долматов-ским. На мою просьбу о встрече, после изложения причины, чуть подумав, ответила: «Приезжайте завтра после десяти».
  И вот мы разговариваем о днях её учёбы в Литинституте.
  – Мы не были идеальными студентами, – неторопливо и суховато рас-сказывает Маргарита Иосифовна, перебирая пальцами кромку скатерти сто-ла. – Старались всё успеть: и работать, и учиться, и писать настоящие стихи, и, конечно, молодость брала своё – увлекались чем-то, пропускали занятия.
  Я знал, что ни за что не расскажу ей о найденных приказах по Вечер-нему Рабочему Литературному Университету за 1935-36 годы.
  Так в параграфе 5 приказа № 44 от 17 января 1936 года было написа-но:
  «В связи с отсутствием высших показателей академической успеваемости, а у некоторых и образцовой дисциплины, перевести с высшей стипендии на стипендию в 200 рублей студентов:
    Зыскунова, Шевцова, Тауткус, Левина, Картазарьяна, Пантелеева, Саблина, Алигер и Резчикова.
                        Директор Университета  (Роспись)»
  Но я читал и другой «Приказ № 181 от 4/VIII-35 г.
  «Считать своевременно сдавших все зачёты и успешно окончивших 2-ой курс – перевести на 3 курс
…Саблина… …Васильева… Алигер…     Долматовского… Поделкова…
Резчикова… Шевцова…
    Директор Университета Ив. Наумов
    Зав. учебной частью Г. Фе(подпись обрывается)» [орфография приво-дится дословно – прим. автора]

  – Саша подавал большие надежды. Юрий Олеша очень его любил. Жили мы по-разному, но склоки не было, – продолжает Маргарита Иосифов-на. Держится она по-прежнему скованно, словно через силу выговаривая слова.
  Дремавшая на соседнем стуле кошка, видимо, почувствовав состояние хозяйки, приподнялась и прыгнула к ней на колени. Лицо Маргариты Иоси-фовны смягчилось, в краешках губ появилась тень улыбки.
  – Для нас его арест тоже был совершенно неожиданным, но никто не разговаривал об этом…
  Я не знал на момент встречи с М.И. Алигер о произошедших в её личной жизни трагедиях (потери двух дочерей), объясняя для себя её скован-ность неприятностью поднятой мною темы. Поэтому вскоре поблагодарил Поэта за встречу и рассказ, и ушёл.
  В центре снимка сидит Владимир Петрович Ставский (Кирпичников). Наверняка тем, кто сидел в президиуме съезда, было гораздо труднее найти свободную минуту для простого человеческого общения с коллегами по пе-ру. Владимир Петрович такую минуту для своих питомцев нашёл. Конечно, за их творческими успехами он следил, подсказывал порой новые темы, ещё не описанные достаточно в спешке тех лет. Но подчас был и неоправданно суров.
    К. Симонов вспоминает об одном таком разговоре со Ставским:
  « – Ну, рассказывай, что ты там за несоветские разговоры ведёшь в Литинсти-туте. Собираешься ехать писать об Орджоникидзе, а в разговорах восхваляешь бе-логвардейщину…    
    – Вот я имею такие сведения о тебе, – сказал Ставский, – давай выкладывай правду – это единственный способ разговора, который у тебя со мной возможен…» [4, стр.26-27]
    Симонов не мог понять, о чём идёт речь, а Ставский счёл это за неже-лание разговаривать начистоту и отстранил его от поездки на Кавказ по мес-там событий гражданской войны.  Лишь уже в коридоре Симонов вспомнил как ему навязывал беседу о Киплинге и Гумилёве один из преподавателей института. Тогда Симонов сказал за что и почему ему нравятся эти авторы, а преподаватель поднёс Ставскому ответы студента как  «несоветские разгово-ры».  
    Но тот же Ставский, через два года, во время событий на Халхин-Голе, куда сам вывез К.Симонова, «несколько дней там, на передовой, обращался со мной [с Симоновым], как грубоватая заботливая нянька» [4, стр.26-27].
    Владимир Петрович погиб на фронте в Отечественную войну.
Осталось сказать ещё о поэте, розыски которого привели меня к опи-сываемой фотографии.
    «ШЕВЦОВ Александр Михайлович (1914) – русский советский поэт. В 1934  – 1936 г учился в Литинституте. Автор поэтических сборников «Голос»….Лауреат …»
    Думаю так, наверное, начиналась бы в Краткой литературной энцикло-педии статья об Александре Шевцове. Но на него появилось «заявление в органы» в апреле 1936 года, накануне выхода газеты «Комсомольская прав-да» от 09.04.1936 г. со стихотворением «Десятому съезду» [комсомола – прим. автора].  
    Стихотворение искреннее, большое, занимает несколько колонок в га-зете. Написано М. Алигер, Е. Долматовским, М. Матусовским, Л. Шапиро и А. Шевцовым.
    Небольшая цитата из него:
…неумолимый ветер
голос Москвы донёс:
Сталин – могучее имя.
Рушатся аплодисменты.
Сталин – сила народов.
Сталин – дыхание масс.
Сталин – встают хлеборобы.
Сталин – поют студенты.
Сталин – шумит Украина.
Сталин – гремит Кузбасс…

    Две последние     строчки выделены жирным шрифтом. Но без восклица-тельного знака:
Спасибо товарищу Сталину
За нашу счастливую жизнь.

    О чём писали газеты в преддверии съезда?
    Например, «Комсомольская правда», № 82 (3368) от 09.04.1936 г. за четверг (цена газеты 10 копеек):
    «Новости дня: В Большом Кремлёвском Дворце завтра открывается организо-ванная ЦК ВЛКСМ выставка детских подарков к Х съезду комсомола.
    Вчера в Киеве закрылся IX  съезд ЛКСМУ.
    23.000 железнодорожников в честь Х съезда работали вчера в противогазах на Казанской железной дороге.
    Состоялся обмен нотами между Китайским и Советским правительствами.
    Наша молодёжь готова на любые подвиги: Москва, Х съезду комсомола, тов. А. Косареву по радио из Андермы:
    Экипаж М. Водопьянова по маршруту Москва – Земля Франца-Иосифа ус-пешно завершил первую часть перелёта.
    Вторую половину нашего пути, я уверен, мы совершим также успешно…
    Да здравствует комсомольское племя!
    Да здравствует ленинская партия и вождь её великий Сталин!
                                Ваш М. Водопьянов»

«Известия» № 93 (5950) от 20.04.1936 на 4 странице опубликовали текст «Песни о Родине», слова В. Лебедева-Кумача из звукового фильма «Цирк»:
Широка страна моя родная…
    Текст песни многие знали наизусть, но одну строчку в нём позже под-правили. В газете напечатано «И словцо заветное «товарищ»…», а нам больше знакомо «Наше слово гордое «товарищ»…»
    В газете опубликована статья М. Горького «О формализме», в которой есть такие слова:
«… Приблизительно 500 лет буржуазия проповедовала гуманизм, говорила и писала о необходимости воспитывать в людях чувства добрые: терпения, кротости, любви к ближнему и т.д. Ныне весь этот мармелад совершенно вышел из употребления, за-бракован, и заменён простейшей формой укрощения строптивых: строптивым рубят головы топором. Это, конечно, наилучшая форма лишения человека способности честно мыслить…
Некоторые авторы пользуются формализмом как средством одеть свои мысли так, чтобы не сразу было ясно их уродливо враждебное отношение к действительно-сти, их намерение исказить смысл фактов и явлений. Но это относится уже не к ис-кусству слова, а к искусству жульничества…»

И ещё в газетах размещены объявления о новой продукции лёгкой промышленности, о доставке горячих обедов на дом и т.д.
В камеру Бутырки, где находился Александр до заседания Особого со-вещания при НКВД СССР, наверняка приносили другие обеды. И строки из стихотворения «Мобилизация»
«…Так подавайте
Мне, повара,
Сытый
И свежий обед…»
останутся без ответа.
Не отведать ему уже таких обедов ни в Москве, ни в Колымских лаге-рях…
И всё-таки я приведу окончание запомнившегося моему отцу стихотво-рения «У Мавзолея»:
Век раздвоился -
И мы половина,
Которой смеяться,
Ходить и греметь.
Если собрать
Соловьёв воедино,
Дать дирижёра,
Заставить их петь -
То не получишь
Того, что мы пели,
Тихо шагая
К низовьям реки -
Мимо товарища
В серой шинели,
Мимо
За борт заложенной руки.

Век раздвоился –
И мы половина,
Где не придётся
Ни плакать, ни мучиться.
Если собрать
Цветы воедино,
То и тогда
Того не получится,
Как начинает
Страна цвести,
Как трудом
Она вспенена.
Пропусти, часовой,
Пропусти
Посмотреть
На товарища Ленина.

    Как в Евангелии от Матфея? «…По вере вашей да будет вам…»?
    Не было ему по вере. От человека не было. От «товарища в серой шине-ли», о котором он не раз написал такие искренние строки, не воздалось за них.
Не знаю, плакал ли он, но мучиться ему точно пришлось…
      Но сегодня не будем касаться печальных тем, к которым нужно подхо-дить с особой бережностью, чтобы из сегодняшнего времени не обидеть не-чаянно тех, кого уже нет.
В этой статье я умышленно не поставил даты ухода из жизни большин-ства литераторов со старой фотографии: пусть они остаются живыми для нас, как живы их строки и песни!