В московском журнале поэзии «Арион» вышла статья литературного критика Вадима Муратханова «Наивная поэзия: формула успеха», в ней автор делает попытку исследовать творческий метод некоторых современных поэтов и, в частности, «препарирует» стихи каменского поэта Веры Кузьминой. Предлагаем вашему вниманию отрывок из этой статьи.

   Универсальная формула искусства — «узнаваемое + новое». Без элемента узнаваемости невозможен контакт между художником и тем, к кому обращено его творчество. Без приращения новизны теряет смысл сам творческий процесс.
   Есть два способа сказать новое в искусстве.
   Наиболее распространенный — это когда художник, начиная с азов, постигает и осваивает сделанное предшественниками, учится — по формуле Гёте — писать просто и плохо, затем сложно и плохо, затем сложно и хорошо, и наконец, просто и хорошо. Постепенно избавляется от влияний. Ищет свою тему и стиль. То есть дорастает до некоего потолка, пробивает его и попадает в собственное небо. Иногда это происходит очень быстро, но путь все равно пройден.
   Бывает и другой: когда художник, не вполне будучи им, и даже не всегда ощущая себя таковым, начинает писать — и делает это так, как никто ранее. Его почерк не выстрадан в мучительных попытках избавиться от влияний, да и не ведает их, а напрямую связан с его душевным и физическим устройством. Он приходит как бы готовым, сформировавшимся из подручного материала, со своей темой. И только в редких случаях способен эволюционировать во что-то другое. Но иногда оказывается при этом и состоятелен, и выразителен. К таким самородкам и применяют обычно эксперты термин «наивное искусство».
   «Личность художника, его оригинальность и одаренность, — пишет об этом феномене искусствовед Николай Грибов, — приобретают определяющее значение... Как правило, это люди с искренним, то есть натуральным (природным), мышлением, не осознающие своего места в искусстве. Они выделяются среди других самодеятельных художников, стремящихся усвоить профессиональное мастерство, и достигают эстетического результата своими собственными средствами. С неожиданной стороны и нестандартно. Поэтому наивное искусство невозможно преподать, а всякая попытка подражать будет подделкой».
   В живописи такими «наивными» творцами были, например, Нико Пиросмани и тверская крестьянка Любовь Майкова, которая начала писать картины в 79-летнем возрасте, а закончила, когда ей было 94.
   Аналоги наивного искусства существуют и в поэзии.
   Заметным событием пару лет назад стали первые публикации стихов Веры Кузьминой — фельдшера из города Каменск-Уральский Свердловской области. Писать стихи Кузьмина начала не то чтобы рано — после 35-ти. И очень скоро превратилась в одного из самых читаемых и популярных сетевых авторов.
   В одном из интервью она признается: «Пишу быстро, правлю редко, выкладываю в Интернет, как есть... Самое короткое время для написания стихотворения — минут пять, самое большое — около двух суток». При этом стихи Кузьминой не производят впечатления скомканных, написанных впопыхах или между делом.

   Кому — в тиши домашнего мирка
   Дремать и наводить на кухне глянец,
   А мне — случайной бабой у ларька
   Листать вагоны, дождики и пьяниц.
   Случайно греть картошку на плите,
   Шуршать ночной сатиновой рубашкой,
   Пойти на скрип калитки в темноте —
   Закрыть забыли после полторашки,
   Вернуться, вынуть старое пальто:
   Накинь, мужик, продует от порога,
   И слушать, как выкладывают то,
   О чем не говорят жене и Богу.

   Эти стихи притягательны своей шершавой правдивостью (которой профессиональным авторам частенько приходится добиваться целенаправленно). Голая боль «проклятых окраин», чаще всего не приправленная рефлексией. Автор пишет почти всегда в настоящем времени — однако скорее о прошлом, чем настоящем. И это цепляет в первую очередь. Нерасплесканное время детства и юности — вот чем делится с нами Вера Кузьмина. «...В моих стихах — почти ушедший Каменск. Кое-где это все еще сохранилось — и огороды, и веревки с бельем, и прочее... Но в стихах такие пейзажи — по другой причине. Я хочу сохранить то, что уходит, то, в чем я начинала свою жизнь. Кроме меня, этого, может, никто не сделает».

   Нынче закат хорош — золотой, пунцовый.
   Надо на кладбище — сухо, зима прошла.
   Там Голошейкины, Бобины, Кузнецовы,
   Вся Токаревка, Калуха и часть Угла.
   Столько родни и приятелей — дядя Коля,
   Танька-тюремщица, мент — капитан Кислов.
   С ними ушли голоса золотого поля,
   Мерзлые пайки опасных колымских слов.
   Столько ушло...
   На сегодня — конец работе.
   Входит приятель — хирург с погонялом Фет:
   — Верка, накатим? Задрали вконец отчеты.
   Слушай, моя-то богаче нашла — привет.
   .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
   Вместе выходим. Уборщица мрачно зыркнет,
   Фет засмеется, засвищет лихой мотив...
   Жизнь вытекает — рассада, работа, стирка —
   Между живыми и теми, кто вечно жив.

   Глухие, неакцентированные рифмы. Минимальная (или даже отсутствующая) дистанция между автором и лирической героиней. Обилие топонимов, сленга и диалектизмов. Тропы используются редко (в приведенном отрывке, например, всего три метафоры: «голоса золотого поля», «мерзлые пайки колымских слов» и жизнь, вытекающая между живыми и мертвыми), но почти всегда попадают в десятку — и тем сильнее воздействуют на читателя.
   «Не могу писать придуманное, — объясняет свой творческий метод Вера Кузьмина, — не про себя или про то, чего не видела. Я пробовала — стихи выходят гладкие, но мертвые. Иногда, когда пишу, как босиком на снегу стою... Возможно, пришло время раскрыться. Возможно, когда раскроюсь, перестану писать совсем, если публичность доконает».
   Из-под пера Кузьминой вышло уже более 170 стихотворений. Живые, убедительные образы маргиналов. Врезающийся в память провинциальный пейзаж, который растворяет в себе страдание, непереносимое в своей привычности. Невольно задаешься вопросом: о чем будет писать поэт, когда голоса и картинки сурового каменского детства и юности иссякнут в памяти? Когда все непридуманное будет досказано?
   В какой-то мере помогает ответить на него одна деталь в приведенном выше отрывке. Возможно, «хирург с погонялом Фет» пришел в стихотворение Кузьминой не из ее трудовых буден, а из текста екатеринбуржца Владимира Зуева, где гопники-маргиналы переваривают встречу со студентом-филологом:

   Слышь, братва, типа, чё узнал,
   чувачек мне один затер,
   жил, на, фраер, стихи писал —
   типа Круга... по жизни вор,
   погоняло, кликуха — Фет,
   Афанасий, на, для своих...
   Жаль, в живых чисто парня нет,
   я, короче, читаю стих...*

   Казалось бы, трудно заподозрить природного поэта в прямом литературном цитировании, однако и некоторые другие ее тексты наводят на мысль о не вполне наивном подходе Кузьминой к литературе.
   Например, подборка в журнале «День и ночь» (№ 3/2015). Некоторые из вошедших в нее стихотворений кажутся следствием той самой «раскрытости», «публичности», а может быть уже и определенной литературной искушенности.
   Вот, скажем, стихотворение «Про нас — таких»:

   Пить застывший рождественский воздух
   С горьким дымом березовых дров,
   Выйти ночью под белые звезды
   В одичалость собачьих дворов.

   Час поддакивать пьяной соседке
   И таксисту наврать кутерьму:
   Что батяня мильтона упеткал,
   Мол, везу передачку в тюрьму.

   В кружку с чаем добавить малины:
   Пей, дурной, да не вздумай хворать, —
   И ложиться попарно в суглинок,
   Как попарно ложились в кровать.

   А кругом — разведенки и вдовы,
   И бутылка — всегда на столе...
   Хорошо мы живем и сурово
   На любимой жестокой земле.

   Первые три строфы — «наивная» поэзия, «фирменная» (если можно так выразиться) Вера Кузьмина. Последняя же очевидно рассчитана на публику — ту самую, которую трудно не замечать художнику, попадающему в публичное пространство, каким бы «наивным» он не был. Впрочем, это относится и к названию стихотворения.
   Похоже, поэт понимает, что работает на той же территории, которую до нее вспахивали Некрасов, Есенин и даже недавние современники — тот же Борис Рыжий (почти земляк Кузьминой). И похоже, поэт-самородок уже осознает, в какой степени резонирует тема неприкаянной российской провинции в читательском восприятии.
   Отсюда остается один шаг до гражданской, патриотической поэзии, ныне достаточно широко востребованной в отечественной литературе, особенно в ее региональном, полупрофессиональном сегменте. Кузьмина делает этот шаг в полемическом стихотворении «Бродскому и не только», которое завершает упомянутую выше журнальную подборку:

   Гаражи, да сараи,
   Да дощатая гать...
   Что ты, Бродский, забаял?
   Что придешь умирать?
   .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
   «К равнодушной Отчизне...»
   Слышь, во все времена
   Нам Россия — для жизни,
   Вам — для смерти дана.
   Мы не братья и сестры
   Перед нашей страной:
   Вам — Васильевский остров,
   Нам — проулок Речной.

   Если воспользоваться спортивной метафорой, то Кузьмина, выйдя на дистанцию, срезает угол — и судьи аплодируют ей, вместо того чтобы дисквалифицировать. Причем делает она это в достаточной мере осознанно.
   Так нередко работают «продвинутые» художники-примитивисты. В современном искусстве, на фоне исчерпанности и многократного повтора гармонических форм, они нарушают установленные правила, добиваясь эффекта за счет искажений, диспропорций, сознательного упрощения картинки.
 

Вадим Муратханов («Арион», № 3, 2017)