 Каплунов Юрий Михайлович родился 26 ноября 1944 года в Каменске-Уральском. Окончил Каменск-Уральский алюминиевый техникум и Литературный институт им. А. М. Горького.
Работал слесарем, мастером, заместителем начальника цеха на Каменск-Уральском металлургическом заводе, социологом, менеджером по маркетингу в производственном объединении «Октябрь». Председатель правления Каменск-Уральского городского литературного объединения.
Стихи публиковались в журналах «Урал», «Уральский следопыт», «Юность», «Молодая гвардия», в альманахах, коллективных сборниках и антологиях, вышедших в Москве и на Урале. Автор трех книг: «Золотое новогодье» (1977), «Послевоенная музыка» (1991), «Летосчисление» (2002).
Член Союза писателей России. Лауреат городской премии «Браво» в номинации «Мастер».
ШУГА
Вдоль берегов идет шуга.
Вдоль берегов идем и мы.
И это значит – два шага
Земле осталось до зимы.
Зима найдет нас поутру
И встретит будто невзначай,
Присядет к нашему костру,
А мы заварим крепкий чай.
И не оглянемся уже,
Все лету прошлому простив,
На этом снежном рубеже
В себе рубеж переступив.
А по березовым листам
Ударят заморозки влет.
Потом настанет ледостав,
Настынет в заберегах лед.
И так нам жить: любить снега
И не просить тепла взаймы.
Шуга идет, и два шага
Земле осталось до зимы.
* * *
Н. Торопову
Мы шли сквозь лес. Работы полевые
До блеска раскатали колею.
У леса и у поля на краю
Я ощутил вкус времени впервые.
И замер – будто с книгою в руке,
И прочитал, раскрыв на серединке:
К земле снижались быстрые снежинки,
Светился мокрый лист на сапоге.
Спешил октябрь заполонить пространство.
Студент-подросток в куртке до колен,
Я уловил простое постоянство
В круговращеньи этих перемен.
Был тот же день – но явственней и шире,
И было трудно осознать вполне,
Что в этом повторяющемся мире
Уж никогда не повториться мне!
Шли обнаженным полем. Из-под ног
Катились клубни бело-голубые.
Железно-кислый, на губах, впервые, –
Вкус времени был внятен и жесток…
БАЛЛАДА О БЛОКАДНОМ ОДЕЯЛЕ
И мое рожденье означало:
Мне начало и конец войне.
От войны осталось одеяло
В нашем доме – и досталось мне.
Засыпал под ним, колючим, долго
По глухим уральским вечерам,
Гладя треугольный – от осколка,
Крепкой штопкой заживленный шрам.
Потому причастен Ленинграду,
Никогда не виданному пусть,
Все про ленинградскую блокаду
Знал я – до слезинки – наизусть.
Знал, как страшно вздрагивали зданья –
Артобстрел, и снова – артобстрел.
Чудом от прямого попаданья
Мамин дом в ту зиму уцелел.
Дед мой умер. Брат, отец и мама
Жили, жили, жили все равно.
И заместо вышибленной рамы
Одеяло вставили в окно.
А снаряды на излете выли.
И насквозь промерзшее сукно
Тем осколком ранило навылет,
И навылет – двери заодно.
Выжили – душа осталась в теле.
Выжили потом еще – на льду
Ладожском, расстрелянном, в апреле –
У страны военной на виду.
Уместились вещи в одеяло.
Не вместиться было той беде.
Будто вся дорога до Урала –
По колеса в ладожской воде…
Я родился. Жили – не тужили.
А году в шестидесятом мне
Одеяло новое купили
И почти забыли о войне.
Чтоб война не помнилась упрямо
И сыновним просьбам вопреки,
Одеяло старенькое мама
Раскроила на половики.
ПОСЛЕВОЕННАЯ МУЗЫКА
И будни как праздники были.
Заводы гудками будили.
И мальчики нашей страны
В отцовых пилотках ходили
Лет семь еще после войны.
Играли в войну с колыбели
И ненависть знали к врагу.
Калеки безногие пели,
Сшибая на водку деньгу.
Нет, ради Христа не просили
Прошедшие смертный огонь, –
Лишь руки их в горестной силе
Охрипшую мяли гармонь!
Им кланялись, в шапки кидали
И комканый рубль, и пятак,
И чисто звенели медали
Заплаканной музыке в такт.
И каждый в отечестве житель,
И даже кто стар или мал,
Себя как народ-победитель
По праву сполна понимал.
Победно! – с утра воскресений
Из окон, распахнутых вон,
Гремел соучастник веселий,
Пирушек лихих – патефон.
И всласть
Об утесовский голос
Стальная тупилась игла…
Гуляли! Пластинка кололась,
Под пляску скользнув со стола.
И пели! – взахлеб, как в работе,
И бабы в свой песенный миг
На самой отчаянной ноте
По-вдовьи срывались на крик…
Те криком кричащие души
От болей и ранних смертей –
Все дальше, все глубже, все глуше
За порослью новых людей.
И лишь в озареньях мгновенных
Звучит мне, живущему, вслед
Та музыка – послевоенных,
Неслыханно песенных лет.
КАМЫШЛОВСКАЯ БАЛЛАДА
М. П. Быкову
От войны в глубоком отдаленье,
За Уралом, средь литых снегов –
Тыловой по новому деленью,
Трехстолетний город Камышлов.
Залезает на зиму в пимы.
Черпает водицу из Пышмы.
Сплески с ведер – застывают следом…
С новогодним беспечальным снегом
Смешаны над крышами дымы.
В школе – праздник, хвойный запах лета,
Печи там истоплены уже
И хватает музыки и света
Возле елки – в нижнем этаже.
Веселитесь! Веселитесь тише,
Провожая сорок первый год.
Мимо школы мальчик Быков Миша
С матерью на станцию идет.
У войны не спросишь расписанья.
Но, заняв последний перегон,
По пути на фронт – с формированья –
В полночь прибывает эшелон…
Колотя по стыкам стылой сталью,
Разметав стальное эхо вширь,
Поезда минуют Зауралье,
Вывозя в сражение Сибирь.
День и ночь – и несть числа и счета
Тем теплушкам в куржаке крутом,
Где недолгий обживает дом
Наспех испеченная пехота.
…Вдоль состава шум и гвалт такие –
Перекрыть бессильны рупора.
Дозвалась солдатка Евдокия,
Докричалась Быкова Петра.
Снег утоптан черный на платформе.
Навсегда запоминай, малец:
В валенках и ватнике, по форме,
На ушанке звездочка – отец!
Лиц родных свечение ночное.
Обнялись – и верят в чудеса…
Нынче им отпущено войною –
Много. Может, целых полчаса.
И навечно отливаясь в горечь,
Их разнимет к расставанью клич.
Мальчик Быков Михаил Петрович,
Пулеметчик Быков Петр Кузьмич!
Пробил час отваги и печали,
И под женский невозможный вой
Эшелон качнулся и отчалил
Прямо в пекло – в год сорок второй.
ПРИГОРОД
Асфальт уже сухой. Но сочен –
Дразня полдневный полузной –
Прикатанный повдоль обочин
Остаток грязно-ледяной.
Полно оттаявшего сора.
И на внезапный проблеск трав
Ярится пес из-за забора,
На лапы задние привстав.
У автостанции – скамейка,
Весной на ней во все года
Подростков гомонит семейка,
Не отъезжая никуда.
Веселый день – как новый глобус,
По большей части голубой.
И подбегающий автобус
Оранжевее, чем зимой.
КАТОК
Кружащийся диск полутьмы,
Озвученный пением стали!
Каток, мы твоими детьми
Остались, остались, остались.
И годы раскручены вспять,
И это – доступное средство:
За мокрую варежку взять
Свое позабытое детство.
Ах, сердце, постой же, не трусь!
И сладкое вдруг ожиданье:
Сейчас я … сейчас я решусь
Впервые назначить свиданье.
* * *
Лето в самом начале,
Так земля хороша –
Ни единой печали
Не припомнит душа.
Цвет мать-мачехи ярок –
Солнцепеком в лугу.
Мокрой льдины огарок
На речном берегу.
Удят с берега дети
Голубых пескарят.
– А давно вы на свете?
– А всегда,– говорят.
Смерть ходила по кругу,
И – такие дела –
Нынче выпала другу,
А меня обошла.
Все мы – вечные дети,
Видно, есть про запас
За мгновенье до смерти
Чувство вечности в нас. | 
